Пожар на Хайгейт-райз

– О да, мэм! Когда, мэм?

– Примерно через четверть часа – именно тогда, наверное, мы и тронемся. Миссис Рэдли захватит нас с собой в своей карете.

Тут Грейси помрачнела и с трудом сглотнула образовавшийся в горле комок.

– Я еще работу не закончила, мэм. Еще ступеньки надобно помыть и комнату мисс Джемаймы. Пыли повсюду навалило, хоть ее самой там сейчас и нету. И не одета я как надо. И черное платье у меня не глажено…

– Это платье достаточно темное. – Шарлотта осмотрела повседневную одежду Грейси – обычное серое шерстяное рабочее платье; потертое, но для утра вполне подходящее. Нет, все-таки надо как-нибудь прикупить девочке что-нибудь получше, хорошенькое ярко-синее платьице. Когда можно будет себе это позволить. – Про домашние заботы можешь пока забыть. Никуда они не денутся – завтра доделаешь; в конце концов, результат будет точно такой же.

– Вы так думаете, мэм? – Грейси никогда еще не говорили забыть про ее обязанности по дому, и глаза у нее сияли как звезды при мысли, что все это может подождать, а вместо этого можно будет выбраться из дому, отправиться в новую экспедицию, чтобы что-то расследовать и выяснять.

– Да, я уверена, – ответила Шарлотта. – А сейчас иди и причешись. И найди свое пальто. Нам нельзя опаздывать.

– О да, мэм! Сию минуту, мэм! – И прежде чем Шарлотта успела добавить что-то еще, она исчезла, и ее шаги простучали по лестнице в мансарду, где была ее комната.

Эмили приехала точно в то время, которое указала в записке, и ворвалась в дом, одетая в элегантное черное выходное платье, сшитое по самым модным выкройкам, расшитое гагатовыми бусинками и не слишком подходящее для похорон. И хотя отделанный кружевом воротник был настолько высоким, что доходил почти до ушей, но кружева были чуточку слишком изящные и дорогие; они здорово подчеркивали жемчужную белизну кожи хозяйки, что годилось скорее для суаре, нежели для похорон. Шляпка была весьма щегольская, несмотря на наличие вуалетки, и ее цвет прекрасно подчеркивал румянец на щеках Эмили, так что ни у кого не могло возникнуть ни малейших сомнений в том, что она новобрачная.

Шарлотта была так рада за нее, что с трудом удержалась от слов неодобрения, хотя подобный наряд был здесь несколько неуместен и вряд ли приемлем.

Джек шел в двух шагах позади, как всегда безукоризненно одетый; ему, по всей видимости, теперь несколько проще было расплачиваться по счетам от портных. И еще в нем появилась какая-то новая уверенность в себе, выросшая не только из одного его внешнего очарования и желания всем нравиться, но основанная на некоем внутреннем ощущении счастья и покоя, которое не требовало ничьего одобрения. Шарлотта сперва решила, что это отражение его отношений с Эмили. Но потом, как только он заговорил, она поняла, что это ощущение в нем гораздо глубже; оно означало, что он нашел цель в жизни, и эта внутренняя уверенность так и подсвечивала его изнутри.

Он поцеловал Шарлотту в щеку.

– Я встречался с членами парламентской фракции, и, думаю, они примут меня в качестве кандидата в депутаты! – сообщил он, широко улыбаясь. – Как только будут назначены очередные дополнительные выборы, я выставлю свою кандидатуру.

– Поздравляю! – сказала Шарлотта. При этом у нее внутри образовалось нечто вроде огромного пузыря, наполненного счастливыми предвкушениями. – Мы сделаем все от нас зависящее, чтобы помочь тебе победить. – Она посмотрела на Эмили и заметила на ее лице выражение глубокого удовлетворения и удовольствия, а в глазах ее сияла гордость. – Абсолютно все! Я даже готова прикусить себе язык – в качестве последнего средства содействия. А теперь пора ехать на похороны Эймоса Линдси. Думаю, это будет частью нашего дела. Не знаю почему, но я уверена, что его смерть связана со смертью Клеменси.

– Конечно, – согласилась с нею Эмили. – Все иные предположения просто не имеют никакого смысла. Их наверняка убил один и тот же человек. И я по-прежнему думаю, что это из-за политики. Клеменси слишком многих гладила против шерсти. Чем больше я расследую то, чем она занималась и планировала сделать, тем больше я понимаю, насколько решительно она была настроена и как много людей могло оказаться с запачканными репутациями и опозоренными, будучи уличены в получении этих и в самом деле очень грязных денег. Ты уверена, что сестры Уорлингэм не знали, чем она занимается?

– Да, они ничего об этом не знали, – подтвердила Шарлотта. – Не думаю, что она им говорила. Но Селеста – гораздо более умелая актриса, чем Анжелина, которую лично я с трудом могу представить себе виновной; она такая простодушная, ее видно насквозь. Она такая… не от мира сего. И совершенно безвредная и бесполезная. Не думаю, чтобы у нее хватило решимости или хладнокровия спланировать и осуществить эти поджоги.

– Но у Селесты могло бы хватить, – настаивала на своем Эмили. – В конце-то концов, они могли потерять гораздо больше, чем кто-либо еще.