Пожар на Хайгейт-райз

Против такого странного аргумента у Шарлотты не нашлось никаких возражений. Ясно было, что все ее попытки ничего не изменят, разве что приведут бабушку в бешенство, а это будет еще хуже.

Эмили на похороны поехать не смогла – к собственному большому огорчению. Но как бы она ни желала там присутствовать, все же признавала, что двигало ею лишь чистое любопытство, и она сама же сочла, что это будет неприлично и бестактно. Чем больше Эмили думала о деятельности Клеменси Шоу, тем более решительно намеревалась сделать все, что в ее силах, чтобы ее работа продолжалась, и это будет самой лучшей данью памяти покойной, так что не следует все портить в угоду собственным сиюминутным капризам.

Тем не менее она предложила Шарлотте свое черное платье. Оно, несомненно, соответствовало прошлогодней моде, но все же было очень красиво – черный бархат, расшитый узорами в виде листьев и папоротников на груди и по подолу юбки. На спине имелась нашивка с названием самого фешенебельного модельного дома Европы – «Мэзон Уорт».

Боже, благослови Эмили!

Также ею было предложено воспользоваться ее экипажем, так что Шарлотте не нужно было нанимать карету или ехать омнибусом до Кейтер-стрит и далее в одной карете с Кэролайн и бабушкой.

Шарлотта поделилась с Питтом крохами сегодняшней информации, а также носившими самый общий характер впечатлениями от посещения сестер Уорлингэм.

Томас сидел в кресле в гостиной возле камина, вытянув ноги на его решетку, и полуприкрытыми глазами смотрел на языки пламени, плясавшего в его чреве.

– Я поеду на похороны, – добавила Шарлотта таким тоном, в котором звучала твердая решимость, но и оставалось место для возражений, если у него таковые возникнут, – но не потому, что она ожидала, что они возникнут, а по соображениям чисто политическим.

Муж поднял взгляд, и насколько она могла понять в отблесках пламени, его глаза заблестели, а их выражение скорее говорило о его терпимости и даже о некоем потаенном интересе, интересе заговорщика.

– Я в некотором отношении буду в более выгодном положении, чем ты, чтобы вести какие-то наблюдения, – продолжала Шарлотта. – В конце концов, для большинства присутствующих я буду всего лишь еще одной плакальщицей, и они наверняка решат, что я пришла просто попечалиться – что вообще-то так и есть: чем больше я узнаю о Клеменси Шоу, тем более горько оплакиваю ее гибель. Тогда как те, кто знает тебя, будут думать только о полиции и все время помнить, что это было убийство и что впереди их всех ждет много чрезвычайно неприятного, если не трагического.

– Нет нужды меня так уж убеждать, – заметил Томас с улыбкой, и Шарлотта поняла, что он чуть-чуть над нею подсмеивается. Напряжение покинуло ее, и она откинулась на спинку кресла, вытянув ногу и коснувшись его носком.

– Спасибо.

– Будь осторожна, – предупредил Питт. – Помни, что это не просто горе, это еще и убийство.

– Буду, – пообещала она. – Я поеду в экипаже Эмили.

Он улыбнулся:

– Ну конечно.

Шарлотта оказалась далеко не первой из приехавших. Когда она вышла из кареты – с помощью лакея Эмили, – то сразу увидела Джозайю и Пруденс Хэтч, проходивших через ворота и направлявшихся ко входу в ризницу. Оба они, как и следовало ожидать, были одеты в черное; Джозайя держал шляпу в руке, и холодный ветер трепал ему волосы. Они шли рядышком, глядя прямо перед собой и держа спины очень прямо. Даже глядя на них сзади, Шарлотта могла уверенно сказать, что они только что поссорились и теперь как бы злобно отгородились друг от друга, укрывшись каждый в свой кокон.

Когда Шарлотта пересекала улицу, еще дальше, впереди них, в двери прошел Альфред Латтеруорт, один. Флора либо вообще не приехала, либо прибыла в сопровождении кого-то другого. Шарлотта удивилась – в этом было что-то необычное. Придется выяснить, что послужило тому причиной – выяснить, конечно, так незаметно, насколько это возможно.

В дверях ее приветствовал младший священник, молодой, моложе тридцати, тощий, с довольно приятным, милым лицом, но со столь оживленным и озабоченным выражением на нем, что она тут же расположилась к нему всей душой.

– Доброе утро, мадам. – Он говорил тихо и спокойно, без всякой аффектации и преувеличенного почтения, которое она всегда считала более делом показушным, нежели признаком искренности. – Где бы вы хотели сидеть? Вы одна или ждете еще кого-то?

У Шарлотты мелькнула мысль заявить, что она приехала одна, но она подавила это искушение.

– Я ожидаю приезда моих матушки и бабушки…

Он ввел ее внутрь.

– Тогда, может быть, вам будет удобно вот здесь, на этих скамьях справа? Вы были хорошо знакомы с миссис Шоу? – Вопрос был совершенно невинный, а его лицо отражало такое искреннее горе, что это снимало любые подозрения.