Пожар на Хайгейт-райз

Паскоу был слишком расстроен, чтобы принять их; его слуга отказался их впустить, ссылаясь на приказание хозяина. Полицейские молча побрели прочь, сохранив еще какие-то надежды разузнать хоть что-то полезное, и направились к дому Хэтчей, чтобы опросить горничную Линдси, а та, вся завернутая в одеяла, тряслась так безудержно, что не могла удержать в руках чашку. Она ничего не могла им сообщить, разве только то, что была разбужена колоколами пожарных и так напугалась, что не знала, что делать. Потом в окне появился пожарный и вытащил ее наружу, через крышу, а потом по длинной лестнице на землю и в сад, где она насквозь промокла, попав под струю из шланга – видимо, случайно.

Зубы ее громко стучали о край чашки, и Питт понял, что она вряд ли может сообщить что-нибудь полезное, и вообще не способна что-либо сообщить. Так что даже надежда выяснить хоть что-нибудь касательно того, кто поджег эти два дома со всеми их обитателями внутри, не заставила Томаса расспрашивать ее и дальше.

Когда ее увели наверх и уложили там в постель, он обратился к Джозайе Хэтчу, который сидел с осунувшимся лицом и с затуманенным взором, обращенным внутрь себя, продолжая в ужасе вспоминать это страшное происшествие.

Питт некоторое время озабоченно наблюдал за ним – тот, казалось, сейчас вообще уйдет в себя, погрузится в созерцание собственного шока. Так что, вероятно, заставить его говорить и думать, как ответить на вопросы, будет меньшей пыткой, чем можно было бы предположить. Это, по крайней мере, отвлечет его от мрачных мыслей о чудовищных разрушениях и потерях и от страха перед злодеем, который, несомненно, находился где-то рядом. Этот страх был весьма заметен по подергиванию его век и дрожанию уголков рта.

– В какое время вы сегодня легли спать, мистер Хэтч? – начал Томас.

– А? – Хэтч с трудом вернулся к действительности. – Ох, поздно… я не глядел на часы. Я обдумывал то, что только что прочитал.

– Я слышала, как ты поднимался по лестнице в четверть второго ночи, – вклинилась в разговор Пруденс, очень тихо и спокойно, поглядев сперва на мужа, потом на Питта.

Хэтч повернул к ней застывшее лицо.

– Я тебя разбудил? Извини, я не хотел.

– Ох, нет, мой дорогой. Меня дети разбудили. Элизабет приснился кошмар. Я едва успела лечь обратно в постель.

– А сейчас с нею все в порядке?

Лицо Пруденс чуть расслабилось в некоем подобии улыбки.

– Конечно. Это был просто дурной сон. У детей часто так бывает, сам ведь знаешь, весьма часто. Так что ей просто требовалось, чтоб кто-то ее успокоил.

– А кто-то из старших детей разве не мог ее успокоить, не тревожа тебя? – Ее муж нахмурился, озабоченный этим вопросом, словно это было крайне важно. – Нэн уже пятнадцать. Через несколько лет у нее вполне уже могут быть свои дети!

– Между пятнадцатью и двадцатью огромный срок, Джозайя. Я хорошо помню, какой сама была в пятнадцать. – На ее губах снова появилась едва заметная улыбка, мягкая и грустная. – Я тогда ничего не знала, а воображала, что уже знаю все на свете. А на самом деле существовали огромные пласты, целые океаны знания, о которых я не имела ни малейшего преставления.

Питт на секунду задумался, в каких именно сферах познания она проявляла полное невежество. Возможно, в вопросах брака, ответственности, наступающей после того, как схлынули первые романтические чувства, о послушании и, возможно, о рождении детей. Но тут он вполне мог ошибаться. Это могли быть и совершенно практические, приземленные проблемы, возникающие за пределами семейного очага, совсем другие кризисные ситуации и трагедии, с которыми она сталкивалась и была вынуждена им противостоять.

Хэтч, по-видимому, тоже ничего не знал о том, что она имела в виду. Он нахмурился, некоторое время смотрел на нее непонимающим взглядом, потом снова обернулся к Питту.

– Я не видел ничего заслуживающего внимания. – Он ответил на вопрос, который еще не был задан. – Я был у себя в кабинете, читал труды святого Августина. – Мышцы его шеи и нижней челюсти вдруг напряглись, его явно посетила какая-то мысль. – Слова людей, которые искали путь к Богу в прошлые века, имеют огромное значение, они просвещают нас и дают утешение. В мире всегда существовало огромное зло, и оно будет существовать, поскольку душа человека слаба и подвержена искушениям. – Он снова посмотрел на инспектора. – И я боюсь, что ничем не могу вам помочь. Я был целиком, всеми мыслями и чувствами погружен в чтение и осмысление того, что прочитал.

– Как это ужасно! – заметила Пруденс, не обращаясь ни к кому конкретно. – Ты не спал, сидел у себя в кабинете, читал, думал о самой сути конфликта между добром и злом… – Она вздрогнула и сжала руки. – А всего в сотне ярдов от нас кто-то поджигал дом бедного мистера Линдси, и тот погиб. И если бы не удачное стечение обстоятельств, бедный Стивен тоже погиб бы.