Пожарная застава квартала Одэнматё

— Священная киноварь, отнимающая смерть, выела изнутри дух императора-алхимика, оставив лишь пустую форму, застывшую навечно. Форма и содержание находятся в противостоянии, форма диктует содержанию, но иное содержание способно уничтожить свой сосуд, так же как раскаленная красная бронза взрывает скверно просушенную глиняную форму. Взвешенным туманом я наполнил его пустоту. И он расстался с бренным миром, соприкоснувшись со знаками Сотой сутры на туманной коже, — сообщил господин дракон Тайбэю. От этого откровения бедолага окончательно свихнулся. Хотя путать свои воплощения с тех пор перестал. Видимо, от пережитого.

Но вот к старости Тайбэй уже почитался как местный святой и живая достопримечательность. Его безумные высказывания даже породили небольшую, но фанатичную секту. Все-таки он был единственным человеком, видавшим последнюю, Сотую, сутру из Дважды Утраченной Сотни. Безнаказанно такое не проходит.

Киёхимэ, кстати, так и не вышла замуж и провела жизнь в уходе за потерявшим память настоятелем Сонсином, которого нашли на пепелище совершенно невредимым и совершенно безучастным — как трава. Разум его не перенес ужасов той ночи.

А опечаленный дракон, не найдя в себе запала, запаса душевных сил и духовного величия повторить свой труд, вскоре покинул храм в поисках иных неприятностей на пути в Эдо с караваном, везущим первое сакэ нового урожая. Новый настоятель храма, как и все прочие, только рад были поспособствовать, тем более что дожди теперь шли на диво обильно. Волосы дракона, правда, остались в храме — их подвесили на храмовый флаг и носили по улицам в дни праздника сакэ. Не на каждом празднике можно похвастаться тем, что у тебя на флаге развевается грива дракона.

А сам дракон так и ушел, унося знаки Сотой сокровенной сутры у себя на коже, сомневаясь, что мир когда-нибудь сможет убедить его явить ему ее вновь.

Ибо что для дракона правда — то человеку печаль и ложь. Что для дракона истина — то для человека смерть.

***

— Ого! — воодушевленно воскликнул буйный старик Котэцу. — Вот это всем байкам байка! И я знаю, о каких сакэварнях речь, — то в провинции Отоми, они и вправду сгорели лет двадцать назад!

— Неужто это правда? — неуверенно произнес Саторо Оки.

— Ну, — коротко усмехнулся Нагасиро, скользнув взглядом в сторону своего неуютно молчаливого батюшки. — Это рассказал мне мой дед в пору, когда был еще жив, а более правдивого человека я не встречал за всю жизнь.

— Так тебя назвали в честь господина дракона? — спросил я. — Сильное имя. И тяжкое.

Нагасиро только бровью дернул.

А отец его поспешил возразить:

— Ну что вы! Мы бы не осмелились. Просто звучит похоже, а имя господина дракона искони пишется иными благородными знаками китайского письма…

Выражение лица Нагасиро вполне передавало, насколько он не согласен с такими речами своего батюшки, но добавить ничего не добавил.

— Право же, какая славная ночь! — воскликнул старик Котэцу. — Отродясь не слышал столько занятного за один раз! Нужно будет повторить при случае. Весьма освежает в этакую жару! И для духа радость, и телу полезно, ведь так, доктор? А вы что молчите? Ведь знаете хоть что-то на такую тему? Человек вашего занятия не может чего такого не знать!

— О да, медицина знает много странных случаев, — с готовностью отозвался врач Мокасэцу. — Вот как раз я припоминаю один такой. Спасибо, что дали повод его рассказать. Надеюсь, этому почтенному собранию оно будет интересно, а может, и полезно, кто знает, что в жизни может пригодиться.

Глава 14. Отложенное сэппуку

В одной и старых семей земли Оми, в замке Мацуяма, умер князь Гамо Тадатомо, потомок славного Гамо Ёрисато, погибшего в битве при Сэкигахара. И поскольку перед той битвой он выбрал неверную сторону, род его после установления мира оказался в разряде «удаленных» от Ставки князей.

После этого род его скитался, переводимый от владения к владению, теряя доход, союзников и благосостояние. И в целом существовал этот род только потому, что дед нынешнего сёгуна обещал ему защиту и доход за сохранение верности делу мира в стране. И вот теперь сын столь славного рода умирал, а род его грозил прерваться, и все его приближенные с ужасом ждали его кончины, ибо это означало путь в никуда, двор его будет распущен, владение отдано родственной ветви, занявшей в свое время правильную сторону. Примеры подобных печальных исходов для верных вассалов «удаленных князей» были перед глазами, буквально на днях умер старый соратник князя, и вся его дворня пошла по миру, без пригляда и покровительства, поскольку нынешнее правительство ничего им не предложило. Никто такого для себя не хотел, и шесть стариков, ближайших вассалов и советников князя, сговорились покончить с собой, как только князь умрет. Их ближайшие слуги, числом еще двадцать человек, в верности своей также решили последовать за своими господами.

— Умрет господин, и мы последуем за ним, — говорили они друг другу. Их порыв был столь силен, что привлек людей, даже и не думавших о подобном, их слуг, сыновей и вовсе посторонних.