Пожарная застава квартала Одэнматё

Сосна прижилась в горшке и жила себе не спеша, как свойственно деревьям. Мне некуда было ее высадить, и обитать в глиняном горшке ей предстояло еще долго. Я унес ее с родимого горного склона, и теперь только на мне ответственность за ее судьбу.

По большому счету, именно чужие вещи и обязательства продолжали меня тянуть по жизни. Ящик с чужими деньгами, сосна, кою я сорвал с насиженного места, меч, слишком драгоценный для меня, работа над священной повозкой для бога приютившего меня квартала и осторожное ожидание непонятного предназначения.

Что за карма ожидала меня в ближайшее время? Не знаю.

Но пока я учился смирению. Заново.

***

А потом подошло время очередной раздачи рисовых пайков служилым воинам в Замке и усадьбах, чиновникам служб — а прошлая раздача была аж зимой, и вот тут-то город закипел!

Выдачу пайка, разбитую на три части, — четверть зимой, четверть в начале лета и остальное после сбора и подсчета урожая, считай поздней осенью, — ввели совсем недавно, несколько лет назад. Я помню времена, когда было не так. У меня самого-то никогда не было надела — не заслужил, но я помню, как их отбирали у воинов более достойных и переводили их на этот вот рисовый паек.. Много тогда было недовольных, многим пришлось учиться жить иначе — на свою-то землю рассчитывать было уже нельзя, а одним рисом сыт не будешь, рис продавать нужно, чтобы были деньги на прочее — одежду, рыбу, лекарства… Вот тут и появлялись рисовые ростовщики, и я уверен, они однажды погубят воинское сословие. Они скупали рис у получивших оплату чиновников и вывозили его прямо со складов Замка на рисовую биржу.

По всему городу тратились огромные суммы, отдавались долги, закупался провиант и одежда, уголь, соль, сакэ — приказчики из усадеб расторговывались. Бездна работ и забот обрушилась на город, все ремесленники оказались при деле, никто не был свободен, все чинилось, подновлялось, делалось заново.

В эти бурные дни начинался праздник храма Канда. Утро начиналось как обычно, но весь город уже гудел.

И собравшись со средствами, я смог наконец посетить цирюльника.

— О! Господин Исава! — встретил меня он меня счастливым возгласом. — Ваши дела пошли на поправку!

Он уже все про меня знал, хотя я пришел к нему в первый раз.

— Вы вовремя, — сказал он, поправляя лезвие бритвы. — Скоро начнется.

Он побрил меня, привел прическу в порядок. Тем временем толпа дюжих веселых молодцев выкатила к воротам квартала нашу повозку — а она тяжелая! Среди молодцев я заметил и тех парней в белых кимоно.

— Банда Белого лотоса, — объяснил парикмахер, правя лезвие бритвы. — Они вообще не отсюда, тут только их главарь обитает — Нагасиро. Вон тот длинноволосый кабукимоно.

— Кабукимоно? — повторил я. — Театральное чудовище?

— Ну да. Молодежь. Театральные подражатели, поклонники, прямо живут в театре, носят обноски их реквизита, гуляют с актерами. Любят пошуметь, попугать народ. Но при деньгах всегда, дети богатых родителей, самураев даже. Пришли помочь с повозкой.

— Разве от них не будет неприятностей?

— Обязательно! Обязательно будут. Но не в святой день же? Да и господин надзиратель здесь. Вот и он сам — наш дзисимбан, квартальный надзиратель, Ёсида Мацувака. Идет со своим копьем, взирает, как сокол, острым глазом!

— Да, вижу его.

— А вот наши носильщики! А вот наши удалые ополченцы-отокодатэ. И пожарные-хикэси пришли! Ну, все, пронесут повозку как перышко! А я закончил — вам очень лучше стало!

— Благодарю.

Я расплатился и вышел из парикмахерской. Приблизился к повозке.

— Господин Исава! — воскликнул Окасукэ, выныривая из толпы. — Только вас и ждем!

— Меня?

— Прошу, прошу сюда. На повозку.

— Мне кажется, это неудобно…

— Все вполне удобно. Вы собрали эти цветы, и это место — ваше.

Так я и проехал на резной крыше богато украшенной повозки, влекомой под ритмичный напев молодыми людьми из нашего квартала, в ряду таких же огромных и богато разукрашенных повозок, прямо за человеком, размахивающим двумя веерами и громкой песней воодушевлявшим людей, тащивших повозку-микоси по улицам города, через мосты к храму Канда, а потом к Замку — мимо сёгуна, которого не разглядел среди толпы придворных под навесом. Танцы и пляски. Жарко и утомительно. Я в целом мало запомнил из того празднества — поливал цветы, чтобы не завяли и не облетели в самый ответственный момент. Но все обошлось.

Помню, что Сакуратай шел за нами и еще несколькими значительными людьми Одэнматё, сам он повозку не тянул — это дело молодых. Помню, уже на обратном пути он передал мне бутылочку сакэ. Это было первое мое сакэ за очень долгое время, и я легко захмелел и даже не заметил, как внизу у повозки закипела какая-то драка. Все наши дрались с какими-то пришлыми, аж пыль поднялась. Сакуратай легко, как молодой, спрыгнул с повозки, влился в действо, вынув из-за пояса свою тяжеленную трубку и тут же звонко перетянув ею кого-то по голове. Драка закончилась так же быстро, как и началась. Прибывший Ёсида Мацувака даже не успел никого арестовать. Наши разразились победными выкриками и потащили повозку дальше.

А потом празднество закончилось.