Пожарный

– Да я это сделал сам. Кэрол сказала: отец Стори знает, как мы обошлись с Гарольдом, но она уверена: поразмыслив как следует, он поймет, что мы были правы. А потом я встретил вас всех, когда вы отправлялись спасать заключенных. И по дороге к берегу отец Стори отвел меня в сторонку и предупредил: мы запрем мать Кэрол, когда вернемся. Запрем, а потом отправим в ссылку. Он был очень расстроен. Я рассудил, что будет проще всего, если он умрет во имя лагеря. И представляете: у этого шарлатана оказалась ужасно твердая голова. Я ударил его дубинкой с такой силой, что можно было разбить арбуз в кашу, а он оставался на ногах еще секунд десять. Стоял и только покачивался, глядя на меня с удивленной улыбкой.

– Когда Кэрол узнает, что ты сотворил с ее отцом, она тебя убьет. Своими руками.

– Не узнает.

– Я скажу ей.

– Это будет ложь. Все, что вы скажете, будет ложью. И тогда уж точно Ник и Алли умрут с вами. Или позже. Не важно. Единственная возможность для вас спасти этих детей – броситься на собственный меч.

– Ты не можешь…

– Хватит трепаться, – сказал Майкл и посмотрел на Ника. – Еще одно слово, хоть одно слово, и я, клянусь Богом, разбрызгаю мозги глухого малыша по всей сраной подушке. Колите. Сейчас же.

Харпер вонзила иглу.

2

Кто-то шлепнул ее по щеке, так, что голова повернулась на бок.

– Сжлею. – Харпер попыталась извиниться, потому что сделала что-то неправильное, хоть и не могла припомнить, что именно.

Джейми Клоуз ударила ее снова.

– Нет еще, но будешь. Встать. Я не потащу твою жирную задницу, сука.

Справа и слева кто-то придерживал Харпер под руки, но как только ее отпускали, ватные ноги подкашивались, и ее приходилось поднимать снова.

– Осторожно, – сказала Кэрол. – Ребенок. Ребенок ни в чем не виноват. Если с ним что-то случится, вы за это ответите.

Мир стал плохой копией Пикассо. Оба глаза Кэрол находились на одной стороне лица, а рот съехал набок. Теперь Харпер была в приемной, но комната изменилась, приобретя нелепую форму. Левая стена – высотой как в чулане, а правая – размером с экран в автомобильном кинотеатре. Пол так накренился, что непонятно было, как все ухитряются не падать.

Бен Патчетт за спиной Кэрол оскалил маленькие, как у хорька, зубы, а на круглом, гладком лице сверкали маленькие, тоже как у хорька, глаза – ярко-желтые от страха и возбуждения.

– Дайте мне ее на четыре часа, – сказал Бен. – Она расскажет о каждом, кто с ней заодно. Выдаст всех заговорщиков. Я добьюсь, я уверен.

– Вы добьетесь выкидыша. Не слышали, что я сказала про ребенка?

– Я не буду ее бить. Просто поговорю. Дам шанс поступить правильно.

Харпер попыталась сказать Кэрол: «Я любила отца Стори», – ей казалось, это важно. Но получилось только:

– Не забила лица историй.

– Нет, Бен. Я не хочу ее допрашивать. Мне не нужна ее помощь и не нужна ее информация. Я не хочу слушать ее вариант истории. И больше не хочу слышать ни единого слова из ее лживых уст.

Харпер перевела взгляд на Бена, и на миг зрение обострилось, все виделось отчетливо. И голос тоже вернулся, и Харпер произнесла пять слов, проговаривая их аккуратно и тщательно, как обычно делают пьяные в стельку:

– Она и Майкл подставили Гарольда.

Но удержать реальность было слишком трудно. Когда Кэрол ответила, ее рот снова сполз на сторону.

– Заставь ее замолчать, Джейми. Пожалуйста.

Джейми Клоуз, ухватив Харпер за челюсть, заставила ее открыть рот и впихнула камень. Очень большой. Казалось, он размером с кулак. Джейми придерживала Харпер челюсть, пока кто-то еще обматывал липкую ленту вокруг головы.

– Все, что вы хотите узнать, потом сможете выяснить у Рене Гилмонтон или Дона Льюистона, – сказала Кэрол. – Мы знаем, что они тоже участвовали. У нас есть блокнот Гилмонтон. И они оба были кандидатами на главную роль. Но Гилмонтон получила только пять голосов, наверное, это был удар по ее гордыне.

– И четыре – за Алли, – сказал Майкл – он стоял где-то справа от Харпер. – Что делать с ней?

Черты лица Кэрол закружились, как снежинки в стеклянном шаре, и Харпер затошнило.

– Ей мы дадим шанс, – сказала Кэрол. – Единственный шанс поступить правильно. Доказать, что она с нами. Не согласится – тогда ничто ей не поможет. Получит то же, что и Рене Гилмонтон с Доном Льюистоном.

За спиной Харпер заговорила девушка:

– Мать Кэрол, пришел Чак Каргилл. Он хочет что-то рассказать про Дона Льюистона. Кажется, что-то плохое.

Харпер по-прежнему мутило; мелькнула мысль, что если ее стошнит, она, наверное, захлебнется насмерть. Грубый камень царапал нёбо и давил на язык. И все же чем-то – прохладой, шершавой поверхностью – он был так реален, так явственен, так здешен, что вывел ее из туманного ступора.