Пожарный

Алли умолкла, но продолжала обнимать Харпер, уютно уткнувшись ей в плечо узеньким подбородком. Рене водила большим пальцем по костяшкам рук Харпер мягкими, материнскими движениями.

Ник Стори стоял в темноте шагах в четырех от койки Харпер и смотрел с тревогой. Ник был единственным мальчиком, который спал в девчачьей спальне и делил койку со старшей сестрой. Одной рукой он прижимал к груди слайд-свисток. Слышать свист он не мог, но знал, что так можно вызвать Пожарного. Но зачем? Чтобы Пожарный принес шланг – тушить угли, оставшиеся от Харпер?

– Умница, – сказала Рене. – Вы в безопасности. Все кончилось. Могло быть хуже.

– Могло быть и лучше, – влезла Алли. – Вы только что упустили прекрасную возможность спалить ужасную футболку с «Колдплэй». Если я когда и вспыхну, надеюсь, у меня в руках будет полный набор их компакт-дисков.

Харпер то ли засмеялась, то ли всхлипнула; она и сама не могла сказать. Видимо, всего понемножку.

8

Харпер, в поджаренной футболке, шла вместе со всеми навстречу кафетерию и завтраку. Она шла, не видя пути, позволив человеческому приливу нести себя.

Сон. Ее чуть не прикончил сон. Она и представить не могла, что ночные видения могут быть не менее опасными, чем бокал вина и Джейкоб с пистолетом.

Во сне она была громадно беременной, такой здоровенной, что было страшно и смешно. Она пыталась бежать, но едва переставляла ноги. Харпер прижимала к ноющей, набухшей груди «Плуг разрушения» с липкими от крови страницами. Вся бумага была в кровавых отпечатках пальцев. Харпер казалось, что она забила Джейкоба романом насмерть и теперь пытается спрятать улики.

Она спешила через дорогу, чтобы похоронить роман, как труп. Порыв ледяного ветра вырвал рукопись из пальцев и швырнул на шоссе.

Харпер опустилась на мерзлый асфальт, хватая листы и пытаясь собрать рукопись в темноте и в холоде. По логике сна, нельзя было потерять ни единой страницы. Харпер успела собрать почти треть, когда футах в трехстах от нее на дороге вспыхнули фары. У тротуара был припаркован двухтонный «Фрейтлайнер» с плугом размером с крыло самолета.

– Ах ты сучка! – крикнул Джейкоб, сидящий за рулем. – Ты знаешь, сколько сил я потратил на него? Где твое уважение к литературе?

Врубилась передача. «Фрейтлайнер» двинулся вперед. Джейкоб включил дальний свет, пригвоздив Харпер к дороге ослепительным голубым лучом. Он поддал газу, включил вторую передачу, отчего дизель взвизгнул, а фары словно пронзили Харпер насквозь, обжигая кожу, поджаривая ее…

Даже от воспоминаний об этом сне драконья чешуя налилась нездоровым жаром.

Харпер шагала с опущенной головой, погруженная в безнадежные, мрачные мысли. И вздрогнула, неожиданно ощутив холодный легкий поцелуй в щеку. Она подняла глаза и тут же получила новый поцелуй – в правое веко.

Валил снег. Пухлые белые хлопья, как перья, появлялись из темноты – такие мягкие и легкие, что висели в воздухе, почти не опускаясь. Харпер закрыла глаза. Открыла рот. Попробовала снежинку на вкус.

В кафетерии клубился пар, пахло жареным «спамом» и белой подливой. Харпер шла сквозь крики, смех и звон посуды.

Дети вырезали из подставок под горячее индеек и раскрасили их. В тот вечер все дети работали официантами и надели сделанные из картона шляпы пилигримов.

Рене направила Харпер к одному из длинных столов, и они сели вместе. Бен Патчетт присоседился к ним, стукнувшись бедром о бедро Харпер, когда усаживался на скамейку.

– Хотите сесть с нами, Бен? – спросила Рене, хотя он уже плюхнулся на свое место.

В последние три недели Бен так и лип к Харпер. Если она шла к двери, он оказывался тут как тут – открыть и придержать. Если Харпер начинала прихрамывать, он подскакивал, непрошеный, обхватывал рукой за талию и давал на себя опереться. Его жирные теплые руки напоминали сырое дрожжевое тесто. Он не приносил вреда и хотел только помочь, а она пыталась быть благодарной, но часто ловила себя на том, что даже смотреть на него не может.

– Харпер, с вами все хорошо? – Бен, прищурившись, смотрел на нее. – Вы покраснели. Выпейте чего-нибудь.

– Все хорошо. Я уже попила воды, и вы представить не можете, сколько раз за день я бегаю в туалет.

– А я говорю – пейте. – Он подвинул ей стаканчик клюквенного сока. – То, что доктор Бен прописал.

Харпер взяла стакан – главным образом ради того, чтобы Бен заткнулся. Она понимала, что он шутит пусть и неуклюже, чтобы развеселить ее, но это раздражало еще больше. Ему-то не составляло труда входить в Свет. Бен Патчетт всегда начинал светиться в часовне, едва Кэрол брала первые аккорды на органе. Он-то не проснется в огне. Ему не страшно засыпать.