Пожарный

Харпер отвязала канат, пока отец Стори осторожно забирался в оставшееся каноэ. Когда лодка закачалась на волнах, Харпер зажмурилась и глубоко вздохнула. Воздух был такой чистый и так пах морем, что чуть закружилась голова.

– Люблю океан. Всегда любил, – сказал отец Стори через плечо. – Знаете, у нас есть почти сорокафутовый парусник, припрятанный на острове Джона. Достаточно большой, чтобы… ох, да вы только посмотрите! – Он ткнул в сторону веслом, с которого капала вода.

На носу каноэ Пожарного сидела Алли с веслом. Она выпрямилась, как только они отплыли на пятьдесят футов от причала.

– Помните, что сказал ей Джон там, на берегу? «Если хочешь огрести, придется подождать». – Отец Стори говорил голосом Пола Маккартни из «Желтой подводной лодки». Было действительно похоже на Пожарного. – «Э… грести!» Ха! Да он просто сообщил ей, что мы плывем на каноэ, а она побежала вперед и ждала нас. Ну да. Это ее стиль жизни – «сам отвали». И ее матери я слова поперек не мог сказать.

Они выплывали из маленькой гавани; берега ощетинились елками.

– Так на что жалуетесь, отец? Вы сказали, что неважно себя чувствуете?

– Я сказал – медицинский вопрос. И, кажется, не упоминал, что речь обо мне. На самочувствие не жалуюсь. Вот только сердце щемит. Вы же это не лечите?

– Легко. Примите две шоколадки и приходите утром. Думаю, у Нормы Хилд есть несколько «поцелуйчиков «Херши» на кухне. Скажите, что это я прописала.

Отец Стори не рассмеялся.

– Мне кажется, придется кое-кого выгнать. Я пытался придумать – как защитить кое-кого, кого никто не простит. И выходит, что других вариантов, кроме как прогнать ее, нет. Если она останется, боюсь представить, что с ней могут сделать. – Он бросил взгляд через плечо на Харпер и все-таки улыбнулся. – Каждый раз, когда я вижу, как они поют и сияют, я думаю: а что, если они превратятся в толпу линчевателей? Как, по-вашему, – есть драконьей чешуе разница, хор это или толпа линчевателей? По-моему, нет.

8

«Он знает, кто воровка», – подумала Харпер. Эта мысль пронзила мозг, как торчащий из доски гвоздь – ногу.

– Зачем вы говорите об этом мне? – спросила Харпер.

Он смотрел вперед.

– Та, о ком я говорю, никогда не уйдет по своей воле. Могли бы вы – если придется – дать какое-нибудь лекарство? Успокоительное, на случай истерики? Если она станет опасной – для себя или… или для других?

К такому повороту Харпер была абсолютно не готова.

– У меня в аптечке нет ничего сильнодействующего. Честно говоря, отец…

– Мне не хотелось бы, чтобы вы меня так называли, – неожиданно перебил он с какой-то горечью. – У меня нет духовного сана ни от одной из церквей. И называть меня отцом может только Кэрол. Надо было сразу отказаться от этого обращения, но оно тешило мое самолюбие. Я преподавал этику и историю христианства в начальной школе в Массачусетсе. Прошел путь от старомодного профессора в башне из слоновой кости до верховного наставника – далай-ламы новой веры – за пять месяцев. Покажите мне человека, который устоял бы, и я покажу вам настоящего святого.

– Послушайте, отец. Если бы кто другой начал такое про вас болтать, я бы ему по башке чем-нибудь шандарахнула. Разве вы не знаете, что даете этим людям надежду? Вы даете надежду мне, а это такое же чудо, как полная церковь людей, сияющих как рождественские огни. Я поверила, что смогу дожить до рождения своего ребенка, – поверила благодаря вам, и песням, и всем замечательным людям, собравшимся вокруг вас.

– А. Вы очень добры, Харпер. Только помните: вовсе не я сделал вас всех чудесными. Вы уже были такими, когда я нашел вас.

Они обогнули мыс и вышли на открытую воду. Берег остался в сорока футах от них – пологий холм поднимался среди облетевших деревьев и валунов.

– Возвращаясь к вашему вопросу – у меня все равно нет сильных успокоительных. Да поможет нам Бог, если кому-то потребуется операция. Самый сильный препарат в аптечке лагеря – адвил. Но даже если бы там нашлось что-нибудь помощнее, не хотелось бы давать успокоительное в качестве наказания. Я этим не занимаюсь. Я помогаю больным.

– Эта женщина… она больна. Предупреждая ваши вопросы – нет, я не скажу, кто это. Пока окончательно не решу, что предпринять.

– Я не собиралась спрашивать. – Харпер уже заметила, как он избегает имен.

Стори помолчал, раздумывая, потом поинтересовался:

– Что вы думаете об острове Марты Куинн?

– Думаю, мне было бы легче об этом рассуждать, если бы я знала хоть кого-то, кто действительно слушал передачу. Не стоит выдавать желаемое за действительное.

Отец Стори сказал:

– Гарольд Кросс утверждал, что слушал. Один раз. И переписывался с кем-то из Любека – Любек стал столицей Мэна после того, как Огаста сгорела дотла.

– Гарольд переписывался с кем-то, утверждавшим, что находится в Любеке, – поправила Харпер. – Я не знала Гарольда, но, похоже, он был слишком легковерным.

– Лучше и не скажешь. – И снова в голосе отца Стори прозвучала едкая, неприятная, совсем не свойственная ему горечь.