Пожароопасный период

Толстый старшина выжидательно посмотрел на свое начальство. Тот не реагировал.

– Примечаю, товарищ лейтенант, ходят тут который уже вечер!

– Не стыдно вам, мужчины! – горячо воскликнула Тоня, светясь вспыхнувшим на щеках румянцем.

– А это, девушка, лишнее! – посуровел и окончательно проснулся младший лейтенант. – Документы есть?

– Какие документы! На дело шли.

– Володя, не задирайся, не поймут юмора.

– Верно, не понимаем, девушка. Придется вашего кавалера задержать до выяснения личности.

Меня разбирали смех и досада. Я тискал в руках дурацкую эту уздечку, не решаясь взглянуть на Тоню, сознавая глупость ситуации. Проторчим здесь бог знает сколько, а Тоне еще скакать ночной степью домой. Ах, боже мой!

Толстый старшина попил из графина, кашлянул, козырнул и вышел. Младший лейтенант закурил папироску, стал писать в толстой тетради.

– Вы в бога верите, товарищ лейтенант?

Он поднял на меня посветлевший, хрустальный взгляд, усмехнулся.

– Верю, не верю. Сидите, не мешайте работать!

– Почему это – сидите? – Тоня заходила по комнате, нервно сжимая кулачки. – Я-то надеюсь, свободна?

Младший лейтенант меланхолично кивнул:

– Вы – да!

И Тоня пошла за моим удостоверением, которое «в кармане пиджака, а пиджак на гвозде в моей комнате с окошком». Мне не хотелось отпускать ее одну в темноту улицы, в чужую темноту с бледным светом редких фонарей, но в решимости и воинственности ее позы, с какой она подступала к дежурному, в сверкании в глазах, напористости, чувствовался характер, и меня внезапно обдало теплом нежности и одновременно гордостью за свою горячую подругу. Я любовался ею, как тогда, в первый раз в Караульном, на подворье, на колке дров – «покажи силу!»

Свысока, несколько надменно поглядывал я на занятого писаниной милицейского дежурного, что жег и жег свой «беломор», шумно выдыхая и кутаясь в дыме. С милицией, признаться, дел мне иметь не приходилось еще, но я знал, что такое отсидка в камере военной гаупвахты. Здесь, в вокзальной милиции, наверное, тоже есть камера? И я представил, как скрежетнула бы кованная железом дверь с глазком, как ввели бы меня в тесное, с зарешеченным окошечком у потолка» помещение. А там весь «в вате и шерсти» притулился на нарах какой-то, как и я, бедолага. Почему в вате?

Ах, да! Вспомнилось из детства, как рассказывала про этот вокзал мать, съездив куда-то по железной дороге: «а потом зашли трое в куфайках, а куфайки в вате, в шерсти. Наверно, вагоны с товаром обчистили!»

– Товарищ лейтенант, у нас вагоны с ватой не грабили?

– Я вот тебя закрою на замок до утра! Шляешься, где не надо, девушку подводишь. А девчонка, видать, стоящая!

– Я женюсь на ней! – неожиданно выпалил я. – Вот сейчас вернется, отпустите и поведу ее венчаться!

– Ты где работаешь, жених? – лейтенант поднялся, прошелся по комнате, так хрустя сапогами и ремнями, будто сто чертей толкли сухари.

– В небесной канцелярии у Саваофа.

– Ну, ну – ангел небесный! Покою от вас нет.

Зазвонил телефон и младший лейтенант кинулся к трубке:

– Дежурный линейного отделения! Да! Все в порядке. Спасибо! Вам тоже.

Тоня вошла, как влетела: отвороты джинсовой курточки колыхались, по спине туго бил темный пук волос, схваченный у затылка цветной заколкой, низкие каблучки туфелек хищно и властно клевали гулкие плахи пола. Она мельком глянула на меня, подмигнула, протянула дежурному мое удостоверение.

– Понятно! – сухо поджал губы младший лейтенант. – Недавно у нас? Я наших всех знаю. Ну вот, а то наговариваете на себя бог знает что! Павлику Алексееву привет передайте.

– Талынцеву тоже передать?

– Который по радио всю округу взбаламутил?

– Берите выше, лейтенант, всю вселенную!

Я потряс уздечкой и через десять минут летели мы с Тоней в полутемном, одиноком и чудом подвернувшемся такси. Пролетели, узнанные в полутьме, старенькие ворота домика моих хозяев, что опять по-мальчишечьи штурмовала моя Тоня, влазила в окошко со стороны яблоневого сада, боясь скрипнуть половицей.

– А что было делать? – шепчет она, прижимаясь.

– Чудо ты мое.

Нарисовались стволы гаубиц за забором военной части, конструктивистский силуэт кинотеатра, острый угол базара, сапожная фабрика. Наконец я опять позвякал удилами уздечки, высыпал шоферу горсть мелочи в ладонь, мы вышли.

– Церковь! – удивилась Тоня. – Ты что, Володя, придумал?

– Мы пойдем венчаться! – сказал я решительно.

– Ты не шути такими словами, – произнесла она тихо и я не узнал ее голоса,

– Вовсе не шучу. Сейчас я разбужу отца Семибратова и она нас обвенчает!

– Ты делаешь мне предложение, Владимир Иванович, как я поняла?

– И хочу твоего согласия.

Смятений и чувств, что отражались сейчас на ее лице, не видел я в полутьме, просто ощущал всеми клеточками: Тоня боролась с этим смятением, искала слова для ответа. Освещенная витрина спортивного магазина через дорогу горела холодно и ярко, но свет ее достигал, вырисовывая лишь контуры храма, узла связи с моей шлакоблочной студией. Тоня отстраненно молчала, потом приблизилась, стараясь рассмотреть мои глаза.

– Дай немного подумать.