Пожароопасный период

А дед поет:

Вот она ударила

Погода сыроватая.

Сама белого лица,

Любила черноватого.

И вот он опять носится по нашей окраине, размахивает веслом. Бороденка спутана, всклокочена, кожушок сползает с худых плеч, но у шапки одно ухо гоголем:

– Каторжники, жулики, подмостники. Убью-ю. Да не убьет, я уж знаю. Хоть и на всякий случай прячусь в хлев к борову.

А дело в том, что вздумали мы покататься на лодке деда Павла. Замок у лодки нарошенский: ковырнули гвоздем и – готово! Но и «миноносец» дедов тоже с норовом. Только оттолкнулись от берега саженей на десять, как в рассохшиеся борта и плоское днище ударили струи воды. За какие-то минуты пошли мы ко дну, благо, на мелком месте. Сам дед Павел, отправляясь на рыбалку-охоту, запасался всегда ветошью, куделей, тряпьем разным. И ничего, все обходилось у него благополучно.

Но пришла пора вспоминать о чудачествах деда. Сердитые эти чудачества, рассчитанные на ротозеев, на людей наивных, неразумно доверчивых. Такие всюду отыщутся. Так им и надо!

Так вот, как-то наловил дед Павел на озере Окунёве (озеро славилось крупной рыбой!) больших, увесистых карасей. Лапти и лапти – по величине! Чешуя серебряная, размером в копейку каждая чешуйка. А возле озерной пристани – гороховое поле.

Был, кажется, август, поскольку мы уже шастали за стручками. Так вот, не долго думая, нарвал и дед тех стручков и перед тем, как пластать-чистить рыбу, накормил каждого карася зелеными горошинами. Да еще подождал, пока мимо его подворья будет проходить Андреева Анна.

– Глянь-ка, Анна, – окликнул ее дед Павел, – рыба на горох вышла!

На глазах у Анны распластал несколько карасей. И верно: в кишках у каждого – зеленый горох.

А у Анны такое дело – в дождь ли, в зной ли, а надо непременно пройтись из конца в конец по селу. По делу и просто так, посудачить с народом.

– Не может быть! – выслушав сообщение Анны, дивился иной мужичок. Но тотчас бежал к старику удостовериться.

В большом нашем селе таких простодушных рыболовов набралось тогда десятка два человек. И под вечер плотное кольцо из сетей и ряжевок окружило гороховое поле.

Смеялся потом весь район.

Едва успела подзабыться каверзная шутка деда Павла, как он отчебучил, что называется, новую. Место действия связано с круглым, пересыхающим только в очень жаркие лета, мутноватым логом, где с весеннего половодья держались талые воды. Лог был расположен на окраине села, как раз между -Территорией колхозного зернотока и небольшого кирпичного заводика, кирсарая по-нашему. Да на берегах его стояли ветряные мельницы, одна еще махала крыльями, молола. Живописное место, для ребячьих игр – особенно. В логу плавали гуси – царственно, независимо. Забредали поросята, пахали острыми рылами береговой ил. Подходили напиться в жару бродячие телятишки. Случалось и нам, ребятне, искупаться здесь. Все надо испробовать, испытать! А в логу и не глубоко, в яминах – по горло бывало, а взрослым и вовсе – по пояс.

И вот одним ранним утром, когда прошло уже на пастбище деревенское стадо, сбивая росу на лопухах и одуванчиках, когда тяжелый кнут пастуха щелкал уже где-то у Васильевских ворот, народ, спешащий на работы, увидел такую картину. Дед Павел, как дядька Черномор, только без богатырской дружины, выходит из лога на брег его, вынося за собой ряжевку полную тяжелых серебряных карасей. Бьются в ячеях, трепыхаются. И дивится, разинув рты, народ. А дедка Павел, равнодушно поглядывая по сторонам, садится на бугорок, деловито выбирает улов, бросая его в ведерко.

И вскоре весь грязный лог – вдоль и поперек! – был обтянут ряжевками, сетями, гальянницами, установлен частоколом тычек. И гуси в тот день, погоготав от удивления на белые поплавки снастей, отправились плавать на озеро.

Ждали вечера и мы, пацанва. В логу рыба? Мы пробовали подобраться к снастям еще в середине дня, посмотреть: что уже напопадалось? Но кладовщик зерносклада, прискакивая на деревянной ноге, грозным окриком упреждал все наши попытки пробиться к логу. У кладовщика там тоже стояла сеть!

Вечером случилось непредвиденное. Пока ждали сумерек, а в сумерках снимать снасти самое сладкое дело. Карась кажется ядреней, резвей. Солнышко угомонилось, не печет. А тут – стадо. Вернулось оно в село перед солнцезакатом. Напитавшиеся солончаковыми травами, коровы азартно кинулись в лог на водопой. И разумей дело пастух, ожег бы с продергом кнутом одну-другую буренку, все было б не так плачевно. В вавилонском столпотворении, в азарте, прошло, как пропахало, лог стадо. Половину снастей погребло в донном иле, другую вынесло на рогах, заявившись к своим калиткам в невиданном доселе виде, до смерти перепугав своих хозяюшек.

Деду Павлу мужики грозили.

Но время шло, благоразумие брало верх и злые шутки деда превращались в поучительные истории, в легенды, а раз – легенда, то и отношение к ее живому создателю соответствующее, восторженное перед выдумкой, перед умом-разумом.