Десяти минут радогостевцам не хватило, но через двадцать передо мной стояла растрёпанная и пёстрая толпа. Да уж, пожар в борделе, хорошо ещё без наводнения обошлись. Баб три десятка точно не было — может, кого клиенты с собой вывезли, я особо не приглядывался, поварских в белых фартуках — человек пятнадцать, да с десяток музыкантов.
— Значит, так. Я — владетель этой земли, и волею моей на месте сем будет посажен лес, — толпа начала переминаться и переглядываться. — Ежели кто из
— А если я ничего не умею? — спросил из-за спин товарок женский голосок.
— Значит, всю жизнь поломойкой будешь, — пожал я плечами. — Чья в том печаль? Не умеешь — учись. Ноги сообразила же, как раздвигать… Далее! Мне с этого поганого городишки ничего не нужно. Всем одеться и в десять минут выйти за околицу. Если есть больные или немощные в домах — сообщить приказчику вашему, пусть организует, чтоб вынесли. А через десять минут я пожгу этот городишко огнём лютым, кто внутри останется — сам судьбу свою выбрал. Чего стоим? Живее, шевелим лаптями! — площадь начала быстро пустеть. — Теперь скоморохи… тьфу, как?..
— Трубадуры, — подсказал Кузьма. — Или менестрели, если по-франкски. А то ещё миннезингеры, по-германски, и ток про любовь.
— Сложности какие. Трубадуры, сюда подите!
Мятые певцы и музыканты сползлись поближе, опасливо переглядываясь.
— Дудки-скрипки ваши живы?
— Живы, ваша светлость, — уныло ответил высокий и худой.
— А ну, изобразите что-нибудь. Глядишь, я вас и найму.
Менестрели приободрились:
— Весёлое изволите иль трагическое?
— Да давайте уж весёлое, на трагедию я сегодня вдоволь насмотрелся.
Странно это, наверное, выглядело: пустая площадь, обледенелый дом, вокруг ещё несколько, от которых гарью тянет — и кучка потрёпанных скоморохов играет нечто развесёлое слушателям, выряженным тоже весьма разнообразно.
— Неплохо, — оценил Кузя.
— Согласен. Поедете с нами в Засечин, после в Москву заберу, пристрою к делу. Лезьте в грузовик, в кузов, выметаемся из города. Время зажечь.
19. ВИДЕН КРАЙ
СВЕСТИ К НУЛЮ
На пятачке в полусотне метров от въезда в город толклась всё та же толпа, на сей раз отягощённая узлами и котомками. Кое-кто с детьми, пара — вообще с грудными на руках. Возмущаясь на ограничение в свободе, сердито орал кошак.
— Даже куры, глянь, в клетушках, — заметил Кузьма. — И корова!
— На этакую толпу скудноватое хозяйство, — критически отозвался Фёдор.
— Ну так, понятное дело, другим важным заняты, до коров ли тут!
— Федя, спроси, все явились? — в конце концов, для чего я управляющего с собой таскаю?
— Все явились? — строго обернулся Фёдор к тонкоусому приказчику.
— Так точно, сударь, как было приказано!
Ответ перекочевал ко мне по цепочке.
«Кузьма, поджигай!»
Кузя сорвался вперёд огненным мечом, метнулся в сторону, очерчивая городишко во внешнему контуру гудящим пламенем. Вскоре он вернулся и остановился рядом, всё также в образе меча. Из травы неслышно вынырнули бронзовые волки, уселись рядом, глядя на разгорающееся пламя. Потихоньку начали подвывать бабы.
Я снова включил энергетическую раскачку, только на сей раз морозные полосы ложились на окружающие стену травы, а в город летел жар. 'Кузя, прогони ещё кружочек. Хаарта возьми, пусть покажет, наверняка в траве душегубцев сколько-то разбросано. Сразу в огонь кидай, незачем нам трупы гниющие по полям да дурное зверьё приваживать.
«Сделаю».
Кузьмы не было минут пятнадцать. Пламя успело подняться густым, ревущим занавесом.
— Федя, мы с Кузьмой отлучимся ненадолго. Волков оставляю в помощь. Думаю, гореть ещё часа два будет, успеем вернуться, — я открыл портал и шагнул в тибетскую ночь.
Глянцево-чёрные силуэты гор чётко вырисовывались на фоне сплошь усыпанного звёздами неба. На низенькой скамеечке рядом с каменной хижиной, возле которой я оставил его восемьсот двадцать девять лет назад, сидел Цинь Шихуанди, седой, как лунь, но всё такой же сухощавый и подтянутый.
— Здравствуй, Ди Мит Ри, я рад, что ты успел.
— Никак, помирать собрался? — я осторожно пожал протянутую руку.