Пожарский

В распоряжении Пожарского было совсем немного хорошо вооруженной, по-настоящему боеспособной дворянской кавалерии и служилой татарской конницы. К счастью, он получил под команду отряд смолян, дорогобужан и вязьмичей, выделявшийся на общем фоне большой воинской опытностью и превосходным снаряжением. Но значительную часть войска составляли пешцы, собранные с бору по сосенке и вооруженные пестро. Дмитрию Михайловичу подчинялось небольшое количество стрельцов, а также казачьи отряды, но их боевая ценность, как правило, оказывалась ниже, чем у дворянских полков. Надо учитывать, что лучшие силы России были к тому времени перемолоты в многочисленных битвах и еще того больше — в кровавой междоусобице. Прежде, в годы царствования государя Василия Ивановича или при Борисе Федоровиче, Москва могла выставить большую армию, и ядром ее становился «государев полк» или «государев двор». Туда входили богатейшие люди страны, отлично вооруженные и экипированные, на превосходных лошадях, с большим военным опытом. Искусные воеводы, поседевшие в сражениях и походах, вели русскую армию. Общая твердая дисциплина спаивала ее в единое целое. Контингент европейских наемников придавал ей дополнительную ударную силу. Такое воинство могло всерьез поспорить с вооруженными силами Речи Посполитой. И всё это погибло за несколько лет под действием ужасающей мясорубки… Не надо обманываться! Пожарскому досталось небогатое провинциальное дворянство, получившее возможность относительно прилично вооружиться и вдоволь покушать. Пожарскому достался «офицерский корпус», не блиставший великими способностями, но уж хотя бы верный общему делу. Пожарскому достался талантливый администратор Минин, наладивший бесперебойное снабжение с территорий, не до конца разоренных смутою. Но — и всё. Это далеко не та державная мощь, какую могли выставить в поле русские монархи прежних лет. Это ее огрызок.

Как выразился Р. Г. Скрынников, «в ополчении под Москвой… было много крестьян и горожан, никогда прежде не державших в руках оружия. По феодальным меркам, им не место было в армии. Но война в России приобрела народный характер. Ополченцев воодушевляло сознание высокой патриотической миссии. Они сражались за родную землю»[148]. Вот это-то святое воодушевление ополченцев, этот гнев на интервентов и желание восстановить порядок и составляли единственный большой козырь, который земское командование могло выставить против Ходкевича.

Иначе говоря, Дмитрий Михайлович располагал боевыми силами второго сорта. И еще очень хорошо, невероятно хорошо, что Минин и его помощники смогли собрать хотя бы это. У Трубецкого не было ничего подобного.

Трубецкой располагал незначительным количеством обносившихся, усталых дворян и роем казаков — отважных, конечно же, порою просто неистовых, но не слишком искусных в бою и до крайности слабоуправляемых. Многомятежное казачье войско колебалось между одним настроением и другим, сварило с дворянами из соседних русских таборов, а могло явиться с угрозами к собственным полководцам. Оно не обладало должной надежностью для великого дела. К тому же ополчение Трубецкого было страшно измотано стоянием под Москвой, боями, потерями, отсутствием подкреплений. Наконец, оно пало духом от прежних неудач.

Два ополчения не имели единого командования и относились одно к другому с большим недоверием.

Каковы военачальники, оказавшиеся во главе этого пестрого сборища?

Пожарский обладал и отвагой, и явно выраженным тактическим дарованием: за ним числилось несколько выигранных боев. Кроме того, он сумел очистить Русский Север от вражеских сил, да и привести свою молодую армию к столице, что само по себе являлось делом нелегким. Но Дмитрий Михайлович никогда не управлял таким количеством бойцов в открытом полевом столкновении с неприятелем. Его опыт был результатом успешного решения боевых задач значительно меньшего масштаба.