– Уже второй час трахается, – добавил многозначительно, и бровями этак сделал, вверх-вниз, вверх-вниз.
У меня покатились слёзы.
Такой же, как все. Господи, противно до безобразия.
– Не плачь, – ангел тихонько коснулся руки. – Оступился, со всеми бывает. Пропадёт он без тебя. В прямом смысле пропадёт.
– Ага, пропадёт, сотрётся весь! – демон прямо расцвёл. – Правильно! Успокой её, скажи, что он – человек искусства, ему необходимы встряска, вдохновение, сильные эмоции. Иначе он не сможет писать, да что там – существовать не сможет! Жить не сможет! Бедола-а-ага!
Последнее слово он протянул жалостливо, но, в то же время, с издёвкой.
По моим щекам слёзы катились уже с добрый горох.
А я что – не в состоянии дать эмоций? Я такие истерики могу устроить, век помнить будет… игрища сексуальные – тоже фантазии хватит. Хватало же. У меня всегда было столько эмоций… раньше.
Он сам не хочет – ни в каком виде. Вот и хожу тише воды, ниже травы. А теперь – нате вам, держи, храни! Душа, Старик Хоттабыч, блин.
– Не-а, тут, понимаешь ли, три-не три – не встанет! – снова заржал демон. – Э-э-э… в смысле не поднимется! Как ни натирай!
– Делай что хочешь, но сохрани, – попросил ангел, проявляя именно что ангельское терпение, игнорируя того, другого.
– Оставьте меня, – слабо произнесла я. – Я… я домой пойду.
Прийти и упасть, накрыться с головой одеялом и чтобы ни-ко-го.
Ангел и демон, наверное, смотрели мне вслед.
– Что ты пишешь? – я подошла к нему, опустила руки на плечи. Он дёрнулся. Хотела погладить, сжала ладони. Хотела поцеловать в макушку. Удержалась. Руки убрала, себя обхватила. Холодно.
Чужой такой.
– Так… ничего, – ответил он с нескрываемым раздражением.
И попытался захлопнуть крышку ноута.
– Погоди… – я попыталась остановить его. – Ты не пишешь «ничего»… никогда… можно, я посмотрю? Пожалуйста.
– Как хочешь.
Он встал, закурил, вышел на балкон и прикрыл за собой дверь.
Облокотился на перила и замер, только иногда подносил руку с сигаретой к губам. В комнате остался едва уловимый запах табачного дыма.
Я села за его ноут.
Начала читать.
«…Здравствуй, Аурелия.
Ты пришла.
Я знаю, что это – ты. Кто ты? Ты единственная.
Ты – моя Аурелия, но это не имя, это суть.
Твоя суть. Ты – Аурелия, и я не знаю, зачем ты приходишь ко мне. Твоя суть – одиночество. Оно ощутимо, его можно черпать ложками и так же ложками – отправлять в рот. Его отчаянно хочется есть, пить, поглощать и всё равно чувствовать жажду и неутолимое желание. Я все время ощущаю голод и жажду. Ты чувствуешь то же самое? Я так одинок, Аурелия… Мы одиноки вместе. Ты хранительница моего одиночества.
…Привет, Аурелия.
Я рад тебе. Приходишь, как всегда, молча, садишься на мою постель. Я говорю с тобой. Говорю долго, обо всем, о чём только можно. Говорю, ещё не поднимаясь с кровати. Ты так прекрасна и завораживающа одновременно, и мне трудно не то, что подняться – трудно дышать. Разговор успокаивает сердце, а душа… души давно нет. Где она, моя душа? У тебя есть душа, Аурелия?
Поднимаюсь в конце концов, не касаюсь тебя, боюсь разрушить магию. Иду на кухню, завариваю крепкий чай. Знаю, что больше не усну… буду пить чай, знать, что ты ждёшь, аккуратно и восхитительно прямо сидя на краю кровати. Ты всегда держишься так прямо, что в твоем присутствии кажется стыдным сгибать спину – в прямом и переносном смысле. А выражение лица заставляет мысли кружить и кружить, я не могу разгадать, что оно означает.
Ты такая странная, Аурелия.
Над твоей головой вьются мухи, почему?..
…Не усну сегодня. Не допив чай, загляну в спальню, кивком головы позову тебя с собой.
Сяду за пишущую машинку… за компьютер, конечно.
Но допотопная машинка вот, рядом стоит. Я пробовал.
Мой предшественник, который жил в этом доме, набивал романы именно на ней. Как, интересно, ему удавалось… печатать – сразу – начисто, не переписывая. Сразу начисто… никаких сомнений в написанном.
Не переписывая.
Никаких сомнений.
Начисто.
Какие же мы теперь писатели?..
Ты читаешь то, что я пишу?
Ну хоть ты читаешь?..
…Помню, как, наивный, предложил тебе чаю.
Ты не улыбнулась, не засмеялась и не покачала головой. Но я сразу понял, что моя мысль глупа и предложение бессмысленно.
…Привет, Аурелия, ты снова здесь.
…Сто лет одиночества – ни каплей меньше. Сто тогда, сто сейчас и после…
Бесконечность одиночества.
Я бесконечно одинок, хотя вокруг меня столько людей. Где все сейчас? Все ушли, все оставили меня, Аурелия. Одна ты верна мне. Мне и моим историям. Я всё время пишу. Ты всё время рядом.
…Привет, Аурелия. Как тебе нравится этот дождь?
Впрочем, я знаю, что ты не ответишь, но мне всё равно. Мне нравится.
Знаю, он как-то связан с тобой. Ты всегда приходишь, когда дождь. И никогда – когда ясно. Я молю днём, чтобы дождь пошёл ночью.
Пусть он будет сегодня, я жду тебя, Аурелия. Я жду тебя даже когда ты рядом. Мне так хорошо пишется с тобой. Я скоро закончу роман, и пусть всё закончится тоже, Аурелия.
Даже если после меня останется единственный роман.
Он будет велик, я знаю.
Почему так много мух вокруг?
Так странно, правда, Аурелия?..»