Пожелайте мне неудачи

Я поставил перед собой вопрос: а как вообще возникла необходимость привлечения меня к этой операции? Обычно, если операция длится достаточно долго, то выполняют ее одни и те же, уже обкатанные и, как говорится, «крещенные огнем» сотрудники. Необходимость задействовать в операции новых людей появляется лишь тогда, когда, под влиянием резких изменений оперативной обстановки, возникают новые задачи, для решения которых прежних сил может оказаться недостаточно. И вот тогда-то главный координатор трубит в рог, и «мчатся гонцы во все концы», дабы произвести отбор нужных кандидатов для выполнения тех или иных задач.

Однако, насколько я мог судить, функции уличного телохранителя в рамках данной операции выполнялись и до меня, потому что мои коллеги, которые работали в других секторах города, были не новичками в отделе Генона. Значит, сделал я вывод, меня взяли не на недавно введенную должность в штате отдела, а на чье-то место, которое, как известно, пусто не бывает. Естественно, я был заинтересован в том, чтобы узнать, куда и по каким причинам делся мой предшественник. Погиб смертью героя при исполнении служебных обязанностей? Послал ведомство Генона вместе с Опекой куда подальше в один прекрасный день? Или просто-напросто был убран в другое место ввиду того, что оказался непроходимым болваном и тупицей?..

Теперь волей-неволей я держал ухо востро, когда мне приходилось общаться с другими «опекунами». Расспрашивать напрямую их я не собирался, чтобы не выдать своего интереса к судьбе исчезнувшего предшественника, но пропускал все, что говорилось при мне на совещаниях-летучках, по селекторной связи и в перекурах между заданиями, через некий подсознательный фильтр. Вскоре мне повезло. Один из моих старших товарищей, обращаясь ко мне, оговорился, назвав меня Виктором.

Увидев недоумение в моих глазах, он опомнился и извинился, но я вцепился в эту ниточку крепче, чем утопающий хватается за соломинку, и стал уделять больше внимания общению со столь рассеянным напарником. Через неделю он оговорился повторно, докладывая в моем присутствии оперативному диспетчеру о результатах своего дежурства. Имея в виду мою скромную персону, на этот раз он приписал мне уже чужую фамилию – Стабников. Кто бы на моем месте не сделал напрашивавшегося вывода о том, что сотрудника, место которого я занял в системе Опеки, звали Виктор Стабников? И разве этого было мало, чтобы попытаться найти его следы, пусть даже в такой огромной стране, как наша?..

Задача эта выглядела, на первый взгляд, непосильной даже для того, кто, как я, обладал широкими возможностями по розыску индивидуумов, коими славился Комитет.

Возможно, если бы я с головой увяз в трясине запросов, писем и телефонных звонков (причем втайне от своих начальников и сослуживцев и, так сказать, без отрыва от основной работы), то в лучшем случае прошло бы несколько лет, прежде чем мне удалось бы напасть на след Стабникова (уже потом выяснилось, что с учетом крайней незаинтересованности Комитета в том, чтобы Стабников имел контакты с кем-либо, успеха в поисках обычным способом мне достичь было бы невозможно).

Подсказку – или, как у нас любят говорить, «наводку» – мне дал тот самый диспетчер, в беседе с которым Стабникова упомянул мой невнимательный напарник.

Реакция «оперативного» на оговорку моего старшего товарища оказалась такой (он сделал большие глаза виновному в оговорке, намекая на присутствие меня), что навела меня на определенные мысли. (Позднее за этот ляп, кстати, и диспетчер, и тот, кто проговорился в моем присутствии о Стабникове, получили по строгому выговору от самого Генона). Цепочка моих суждений была логически безупречной, потому что каждый новый вывод становился основанием для следующего умозаключения. Все было достаточно просто. Раз в отделе Генона до сих пор не принято упоминать фамилию Стабникова перед такими новичками, как я, – выходит, мой предшественник еще жив, однако руководству Комитета очень не хочется, чтобы кто-то когда-либо общался с ним. Отсюда следовало, что Стабников не погиб, не ушел на пенсию и не был с позором отстранен от Опеки. Скорее всего, он сильно проштрафился в глазах Генона и тех, кто стоял за ним, а точнее – над ним. И дело пахло не простой халатностью, а сознательным неисполнением своего долга.