Пожелайте мне неудачи

Держа винтовку, как дубинку, мой противник от души размахнулся ею, но ударить меня не успел. Сорвав свободной рукой со своей шеи шарф, я захлестнул его концом, как лассо, винтовку (благо, на конце шарфа имелась увесистая култышка, позволявшая это сделать) и рванул шарф на себя, лишь чудом удержавшись на левой руке. «Верная подружка снайпера» вырвалась у киллера из рук и, с громыханием пересчитывая перекладины, полетела вниз во тьму. Опомниться своему сопернику я уже не дал. Ноги наконец-то уперлись в балку, так что можно было теперь без паники сделать выход силой на крохотную площадку из сварных стальных листов перед кабиной крановщика. Дизик попытался ударить меня в лицо, но в ближнем бою я мог дать ему внушительную фору. Уйдя от удара, я вонзил левый локоть своему противнику под ребра, а когда он согнулся, ловя воздух широко раскрытым ртом, то вовремя обуздал свой порыв добавить ему коленом в лицо, потому что он мог бы запросто не удержаться на ногах и последовать в свободном падении за своим и моим оружием. Вместо этого я схватил его за шиворот куртки, распахнул дверцу кабины и втолкнул его внутрь, сжав горло так, чтобы оставить ему лишь узенькую щелочку для забора кислорода.

– Трепыхнешься хоть чуть-чуть – задушу! – страшным голосом сообщил я Дизику.

Он мне поверил, и я славно продержал его в таком положении до тех пор, пока на помощь мне не подоспели Рауф и Пуртов. Рауф тут же нацепил Дизику наручники, но потом чертыхнулся:

– А как же он слезет без помощи рук?!

– Ничего, ничего, – сказал я. – Захочет жить – слезет, как миленький! Пусть прочувствует, что значит – держаться зубами за воздух!..

* * *

Как следует я рассмотрел своего противника только во время допроса. Его допрашивал сам Генон, а мы, кураторы, наблюдали за допросом из соседней комнаты через большое окно, замаскированное под зеркало. На всякий случай Генон решил нас не «светить» киллеру…

Юрий Никитин оказался темноволосым молодым человеком чуть выше среднего роста.

Держался он вполне интеллигентно, изъясняясь без помощи матерных и жаргонных слов. Глядя на него, нельзя было поверить, что еще пару часов назад он хладнокровно пытался сбросить меня с крана, чтобы потом размозжить пулей голову Подопечного.

С самого начала Дизик потребовал чашку кофе, разрешения курить и присутствия адвоката. Видимо, он еще не разобрался в обстановке и по-прежнему принимал нас за сотрудников милиции. Ему хватило всего двух ударов по физиономии и одного – по печени, чтобы уяснить: здесь с ним церемониться никто не собирается. Генон избрал, на мой взгляд, правильную линию на предельную жесткость в отношении задержанного: тот еще ни разу не попадался правоохранительным органам и мог не знать, что слухи относительно пыток, применяемых к преступникам людьми в мундирах, не соответствуют действительности. А психология человека такова, что если сам он спокойненько расправляется со своими жертвами, то, как правило, боится боли и смерти.

Допрос двинулся по накатанной дорожке. Генон заявил, что нам всё известно о личности и преступных деяниях задержанного, и в принципе мы могли бы передать его дело в суд прямо сейчас. Но нас интересуют кое-какие подробности, связанные с последним заказом, из-за которого он, Дизик, рискнул полезть в стужу на строительный кран. Если задержанный будет достаточно искренен и красноречив, то, возможно, суд учтет его стремление оказать содействие следствию и скостит ему несколько лет отбывания срока…

В ответ Дизик возразил, что он не знает, о каком заказе идет речь, и вообще понятия не имеет, по какому праву его задержали и избивают.

Но это была уже агония. Генон вскочил со своего места, обошел стол и, приблизив свое лицо к лицу киллера, тихо, но внятно произнес, что вообще-то насчет суда он пошутил, потому что постсоветское правосудие не внушает ему доверия, а посему, если задержанный будет упираться, то его просто-напросто порежут на кусочки, а затем останки соберут в консервную банку, которую закопают в ближайшем лесу так, что никто никогда не найдет и следа от Юры Никитина по кличке Дизик…

Дизик побледнел. Блеф Генона удался на славу. Киллер поверил, что его взяли не «легавые» и не комитетчики. Он принял нас за одну из мафиозных группировок, а Генона – за нашего «пахана». Теперь он знал, что перешел дорогу людям авторитетным и могущественным, которые так просто его не отпустят. Будет он запираться или выложит всё, как на духу, – значения особого для его судьбы это уже не имеет: его все равно убьют. Правда, если он будет изображать желание поведать своим собеседникам всё, что он якобы или в действительности знает, то может избежать особых мучений.