Пожинатель горя

— Дерьмо ты, а не сыщик, — устало сказал он. — Зачем скрывал, что свидетельница у тебя? Защитничек. Ладно я заподозрил. После нашей встречи домой к тебе съездил да здесь побродил. Видел, как она из-за занавески подглядывала. Вечерком подъехал поболтать. Заодно банду ухлопал.

Я подполз к лежащей рядом Насте. Она была цела и невредима, только находилась в глубоком обмороке.

Дальше были оперативники, эксперты, фотографы, допросы. «Скорая помощь», на которой увозили Настю. Вроде бы я ехал с ней, держа за безжизненную холодную руку. Что-то говорил, а она ничего не отвечала, хотя и пришла в сознание. Врач в приемном покое долго допытывался, кем она мне приходится. Ему хотелось думать, что она моя любовница.

Прошла ночь, наступило утро, но солнце так и не выглянуло, все небо затянуто влажной скорбной хмарью. Я слонялся по безлюдному городу, потеряв счет времени. На мои ботинки налипла серая мокрая слизь, все то последнее, что осталось от ушедшей зимы. Потом я ступал по промерзлой черно-бурой поверхности, которую весна еще не успела согреть своим дыханием. И хождения эти казались мне бесконечными, а я сам себе — пустым и бесплотным, точно тень…

Почему даже сегодня меня не могли оставить в покое, откуда выплыло его слащаво красивое лицо? На патрульной машине меня доставили в Управление, где чуть ли не с распростертыми объятиями меня встречал помощник городского прокурора Константин Ремизов. По его просьбе длинноногая секретарша (а других он не держит) принесла горячий кофе и несколько бутербродов с красной икоркой.

— Вы теперь с этим рубоповцем Вершининым — герои дня, — лыбился Костя. — Правда, ему еще долго придется отписываться, почему он, работая по делу, проявлял такую самодеятельность. С начальством не согласовывал. Полномочия превысил. Устроил бойню, когда можно было сделать все чище и по закону. Это не горы, здесь цивилизация. Так что корячиться ему срок, если учтут прошлые боевые заслуги — отделается служебным несоответствием. Тебя это не касается, никаких нареканий от органов правопорядка. Думаю, ты заслуживаешь небольшого поощрения.

— Мне платит администрация «Миллениума», — на всякий случай заметил я.

— Я не об этом, — отмахнулся Ремизов. — Просто хочется немного удовлетворить твой сыщицкий инстинкт, страсть ко всяким психологическим заморочкам. Ловили маньяка Клоуна, им оказался некто Андрей Снегирев. Не интересует, как он таким стал?

— Не так давно я это слышал из его уст, — сказал я. — И углубляться дальше не намерен. Я не психиатр. Я устал, вымотался, хочу спать.

— Ну если так… — равнодушно ответил правая рука прокурора. — А у меня предстоит содержательная беседа с матушкой Клоуна. Как там у классика: «Есть женщины в русских селеньях…» В сыночке души не чаяла. Когда он пропал без вести, ушла в монастырь. Ее с минуты на минуту доставят сюда. Остаешься?

— Остаюсь, — кивнул я.

Вскоре в кабинет набилось множество народу. Даже сам прокурор пожаловал; потирая полные влажные ручки, повторял значительно:

— Так-с, так-с…

Он был доволен, аж весь светился изнутри.

Наконец ввели мать Снегирева, сухонькую плоскогрудую женщину в монашеском одеянии. Она нерешительно застыла посреди кабинета, никак не ожидая такого скопления незнакомых, серьезных, наделенных властью людей. Лобастый прокурор закашлялся в кулак. Ремизов подскочил со своего места, раскланялся, расшаркался, выставил на середину кабинета стул. Женщина села.

— Ну что ж, гражданка… э-э… — официальным тоном изрек прокурор.

Ей уже сообщили о смерти сына, но глаза матери не увлажнились, она лишь поджала тонкие губы и тихо произнесла:

— На все воля Божья. Я буду молиться за спасение его души. Она обретет покой в раю. Иначе не может быть с защитниками Родины.

Монашка была не в курсе, кем стал ее сын, что это отморозок Клоун, чьи зверства держали в страхе весь город. Она свято верила, что рядовой Андрей Снегирев погиб в бою, когда и пропал без вести или в плену — несломленный, сохранивший веру. И вот только сейчас, спустя столько времени, об этом стало известно. Я надеялся, что никто не расскажет ей правды.