Пожинатели плодов

В Вологде люди любопытно разговаривают, там и мне, русскому, не сразу стало понятно, что произносят. Сохранилось в ней настоящее, от камзола Петра первого до резьбы на домах, от толстенных стен Спасо-Прилуцкого монастыря, похожего на крепость — в 1812 году в нём вывезенные из Москвы государственные ценности хранились, — до тротуаров, где проходил Николай Рубцов, и слетали на него строчка «тихая моя Родина»… В Вологде я искал его бывшее присутствие и понимал: пустота после него, пустота, и где новый, умеющий говорить?

Тоскливо было, тогда…

«…И вновь везёт меня такой знакомый катер,

С таким родным на мачте огоньком…»

Николай Толстиков говорит. С ним в Вологде не тоскливо.

«Поминальная свеча» — рассказ… прочитаешь и вздохнёшь, и подумаешь: да что же такое среди народа творится? Для проклинания плохой сегодняшней жизни уничтожить всё родительское позади себя?

Я не хочу пересказывать содержание рассказов и повестей. Нельзя пересказать каждую запятую, каждое слово, передающее сознанию содержание творчества. Я могу сказать с другой стороны: есть писатель Николай Толстиков, и я, читая его произведения, понимаю, как люди живут в Вологде сегодняшней. Ясный у него язык, не газетная сурогатина, не брехливый, — со своими редкими своеобразными словами, дорисовывающими художественно, на самом деле художественно.

В Вологде долго тянулся провал, литературный. Ну не появлялся писатель, несколькими рассказами способный показать людей вокруг себя. Высветилось, сегодня. И хочется сохранения такого автора для литературы, хочется его других, пока не написанных произведений. Разворота его основного, наипереднего.

В его повестях можно и увидеть, и понять Россию, потому что он пишет Россию не расчётливыми приёмами, не глазами постороннего для страны — он рассказывает, в повестях, свою страну страницами. И через повести Николая Толстикова приходит понимание, где мы родились, какая наша страна, настоящая. Такой писатель сможет, только бы зажался для крепкого удержания пера пишущего, и в стороне ото всего и всех, и без боязни пугающей — один я, кто бы помог…

Талант сам по себе держится, талантом…

Писатель — на самом деле явление, чисто природное…

Я не судья, сунувший в карман истину, и не какой-то Барзамон Андатрович, капризно распределяющий «этот академик а тот не дорос, пока не дорос, думается». Я просто пишу, если автор мне нравится, произведениями. Не из поговорки «доброе слово и кошке приятно», а из желания разобраться, где присутствует сегодня хорошая литература. Где хорошие авторы.

После рассказов и повестей Николая Толстикова все дни состояние — возвращение к написанному им, к обдумыванию, к пониманию: да не задавят нас, современных писателей, никакие пакости, выдаваемые за литературу. И только потому, что больше и больше людей отворачивается от ларёчной поделочной разливухи и ищут чистый спирт настоящей литературы.

«…С таким родным на мачте огоньком…»

Николай Рубцов навсегда сказал. То ли о катере, то ли о творчестве…

Юрий Панченко, литературный обозреватель, критик, прозаик

НАДЛОМЛЕННЫЙ ТРОСТНИК

1.

Обычная размеренная жизнь Сереги Филиппова под сорок стала заедать и рваться на куски, как изношенная кинолента. На заводе, где исправно слесарил немало лет, бац! — и оказался за воротами: захиревшее производство закупил какой-то «барыга» и свои порядки завел. Была бы шея, а хомут найдется — рассудил, успокаивая себя, Серега и горько ошибся: таких, как он, безработных в городе оказалось пруд пруди. Он без толку посовался туда-сюда, запил…

Тут опять — бац! В своей квартире, куда возвернулся поутру с жуткого похмелья, застукал собственную супругу с каким-то рыжим. Ключ у Сереги был, вот он сам и открыл потихонечку, чтоб сон благоверной не потревожить, и, пробравшись к порогу спальни на цыпочках, заглянул да так и застыл, отвесив челюсть. Рыжий, так сказать, разделял ложе с Серегиной женой. Получилось, что Серега попал в довольно-таки неподходящий момент. Елозя спиной по дверному косяку, он, простонав, сполз на корточки, выщелкнул автоматически из портсигара «беломорину», закурил и со странным для себя интересом стал наблюдать за происходящим.

Рыжий супостат будто глаза на спине имел, вскинулся в чем был, а вернее — ни в чем, налетел на Серегу.

— Вышвырни его!

Визгливый вскрик жены Серега воспринял как побуждение к действию, поднялся с корточек и даже успел вполне миролюбиво спросить рыжего: «Ну ты, паря, чего?!»

С поплывшим звоном в голове он брякнулся спиной об входную дверь, потом мощною рукою схваченный за ворот и сопровожденный пинком под зад, ласточкой вылетел на лестничную площадку.