Пожиратель

— Ты тут ни при чем. Ты приносил, потому что она сама просила, она сама превысила дозу. И она превысила дозу, потому что твой отец бросал ее, потому что твой отец негодяй, негодяй, негодяй!

Лицо с картины, ожив, перекосилось; от крика стала видна красная глотка. Острый нос, казалось, готов был прорвать холст. Холст натянулся. Дэнни отпрянул назад, спрятался под одеяло.

«Дэнни…»

Снова голос, голос в голове.

«Дэнни, тебе не надо бояться меня, я твой брат и твой друг. И ты это знаешь. Заключим соглашение: мы будем говорить о тайнах, ты и я, и больше ни о чем, о тайнах разума».

Дэнни кивнул под одеялом.

«Молодец. А теперь спи. Я на страже у каждой двери, никто не сделает тебе больно, обещаю».

Дэнни заснул. Без снов, в сплошной черноте. Каскад неба в голове.

* * *

Дэнни научился просыпаться сам. Проснуться было очень важно, потому что, если его обнаружат дома, у него возникнут огромные проблемы, стихийное бедствие. Отец иногда возвращался, и если он это делал, то пьяным вдрызг. Однажды он застал Дэнни в постели в десять утра. Он не разбудил его, как разбудил бы своего ребенка нормальный папа, вот уж нет! Он схватил его за кисть и одной рукой швырнул на колени, а другой — начал хлестать по щекам. Вот так он его разбудил.

Проснуться — для него было очень важно.

А в голове все еще каскад неба… как свист, ультразвук безумия, назойливое воссоздание реальности. Дэнни не помнил, о чем с ним говорил «брат». Дэнни проснулся и просто почувствовал себя не таким одиноким. И очень усталым, очень. Поехал на автобусе, как всегда. Сел впереди, как всегда. И, как и всегда, Диего вместо приветствия отрыгнул ему в лицо. А белокурая девочка с голубыми глазами, как всегда, смеялась над ним. Но в отличие от всех прошлых дней Дэнни не расстроился, сидел спокойно: обманчивым спокойствием грозного океана.

А дети, понятно, если издевки не вызывают ожидаемого результата, становятся жестокими.

Такими, как взрослые и представить себе не могут.

Диего прошептал сидящему рядом мальчику что-то на ухо, и это рассмешило мальчика до глубины души. Приговор был оглашен.

— Вытаскивай кеды, — сказал тот мальчик девочке с косичками.

— Зачем?

— Нам нужен пакет.

Дэнни сидел к ним спиной, из глубин своего океана он их не слышал.

— Пакет для чего? У меня физкультура, мне он нужен!

— Не выступай, вытаскивай кеды, — сухо сказал мальчик.

Девочка с косичками фыркнула и послушалась. Они забрали пакет.

Диего был толстый, он вытащил бутерброд, который мама давала ему с собой каждое утро: ветчину с сыром. Откусил его и тщательно разжевал, роняя на себя крошки и разбрызгивая слюни на футболку. Но не проглотил. Открыв рот, выплюнул разжеванную еду в пакет. Выплюнул весь бутерброд.

— Бе-е! Какая мерзость… будто по правде вырвало… — прошептала Лукреция, которой стало противно.

— Смотрите, что будет! — воскликнул Диего.

Он прошел по автобусному брюху и встал сзади Дэнни, молча, с пакетом в руках. Потом обернулся, нет, развернулся на три четверти, чтобы видеть его, и закашлял. Притворился, что кашляет. И кашлял до тех пор, пока не вызвал рябь в океане: Дэнни обернулся. И Диего, кашляя, вывалил ему в лицо содержимое пакета. Дэнни не видел пакета: он увидел, как рвота загрязняет его океан. Почувствовал, как сжимается и расширяется желудок, как открывается рот и настоящая рвота раздирает его горло. Услышал, как другие смеются. Увидел, как они смеются. Увидел, как смеется Лукреция. Смеется над ним.

Первым был не Филиппо.

Первой была Лукреция.

Почему не Диего?

Потому что красивая белокурая девочка с большими голубыми глазами никогда не должна была смеяться над ним. Не должна была.

* * *

Уже час, как Дэнни шел, мокрый от блевотины и ужаса. Он шел не по улице, не хотел, чтобы даже из машины смотрели на него. Он бродил по парку, поглощаемый жаром. Непрерывное жужжание в голове делалось все более резким, писклявым, становилось неотъемлемой частью реальности, сливалось с ней.

— Плохие, плохие, плохие, они все плохие.

Потом в голове другой голос: «Я тебе говорил, Дэнни…»

Голос прокалывал мысли, хлестал, раздирал их. Голос становился сильным.

«Я тебе говорил, а ты продолжаешь защищать их…»

— Я не защищаю их, я не защищаю их!

Крик растворился в воздухе. Еще чуть-чуть, и Дэнни будет дома. Он вышел из автобуса, он сбежал. Остальные ребята высовывались из окошек, громко обзываясь.

Дэнни был сломлен. И теперь — один-одинешенек.

Его дом стоял рядом с парком, очень близко к реке. Всего несколько недель, и комары начнут одолевать до смерти. Дэнни взял ключи за горшком завядшей герани и вошел в дом.

Дэнни не заглянул в ванную — сразу направился в свою комнату. Схватил картину и швырнул на кровать. Маленькие бешеные глаза ребенка были прикованы к глазам Человека-Призрака.

— Я-их-не-за-щи-щаю-ю-ю-ю-ю!

Картина не изменилась, оставалась такой же плоской, двухмерной. Как только Дэнни перевел дух, он услышал голос в голове: «Поставь меня на место, Дэнни. Придумаем, что будем делать, давай».