Пожиратель Душ

Он никак не мог заставить себя сказать это Ренн – во всяком случае, пока не мог. Если она узнает, кто их враги, то, пожалуй, потребует, чтобы они немедленно вернулись назад, в Лес, за помощью. А может, и одна уйдет, а его бросит тут.

Торак даже глаза закрыл при мысли об этом.

«А кто они такие, эти Пожиратели Душ? – спросил он как-то у Фин-Кединна. – Я ведь даже имен их не знаю».

«Мало кто знает их имена, – ответил Фин-Кединн. – А те, кто это знает, никогда об этом не говорят».

«А ты знаешь? – спросил Торак. – Почему ты не хочешь сказать мне? Ведь мне на роду написано с ними сражаться!»

«Со временем скажу» – вот и все, что ответил ему тогда вождь племени Ворона.

И все это время Торак никак не мог разобраться, как же Фин-Кединн к нему относится. Он принял его в свое племя, узнав о гибели отца, с которым они когда-то давно, оказывается, были добрыми друзьями. Вот только Фин-Кединн очень мало и редко рассказывал о своем прошлом. Он сообщал Тораку лишь те сведения, которые считал совершенно для него необходимыми.

Так что теперь Торак знал лишь то, что Пожиратели Душ вступили в сговор, желая править всеми лесными племенами. И они уже начали забирать власть в свои руки, но могущество их было поколеблено сильнейшим пожаром, и с тех пор им пришлось скрываться. За это время двое из семерых нашли свою смерть. А потому согласно законам лесных племен их имена нельзя было произносить в течение целых пяти зим. И одним из этих погибших колдунов был отец Торака.

Где-то глубоко в груди Торака проснулась знакомая боль. Ведь его отец присоединился к этим знаменитым колдунам, которых впоследствии стали называть Пожирателями Душ, чтобы творить добро! Так ему и Фин-Кединн сказал. И Торак прямо-таки уцепился за эти слова. Они стали для него законом. Фин-Кединн сказал ему еще, что, когда Пожиратели Душ стали совершать всевозможные злодеяния, отец Торака попытался от них уйти и они принялись ему мстить. Целых тринадцать зим они на него охотились, и целых тринадцать зим ему удавалось от них скрываться. Он даже сына своего растил вдали от лесных племен и никогда не рассказывал ему о своем прошлом. И вот позапрошлой осенью Пожиратели Душ все-таки его настигли. Они наслали на него огромного медведя, в которого с помощью колдовства вселился злой дух. Этот медведь и убил отца Торака.

А теперь Пожиратели Душ взяли в плен Волка.

Но почему Волка, а не самого Торака? Почему, почему, почему?

И несмотря на мучившие его вопросы, Торак уснул, убаюканный стонами ветра.

Кто-то тряс его за плечо, кто-то звал его по имени.

– Что-что?.. – пробормотал он еле слышно, потому что спал, уткнувшись лицом в олений мех.

– Торак! Да проснись же! – кричала Ренн. – Мы выйти не можем!

Он с трудом стряхнул с себя сон, приподнялся и сел, насколько это позволяла низкая крыша пещерки. Ренн была рядом. Судя по ее бледному лицу, она изо всех сил крепилась, чтобы не поддаваться панике.

Щель, оставленная ими для воздуха, исчезла. На ее месте возникла стена плотного, точно утоптанного снега.

– Пока ты спал, – сказала Ренн, – я все время копала, но так и не смогла выбраться наружу. Нас совершенно засыпало. Должно быть, всю ночь мело.

Торак заметил, что она просто сказала «мело всю ночь», а не «ветер, должно быть, похоронил нас заживо, пока мы спали». Значит, она еще не совсем пала духом.

– Где мой топор? – спросил он.

И тут лицо Ренн исказилось.

– Снаружи! Оба топора остались снаружи! Мы сами их там оставили. Там же и все остальное наше снаряжение.

Торак молча выслушал это, а Ренн с отчаянием прибавила:

– Надо было мне все внести в пещеру!

– Здесь не было места.

– Надо было мне расчистить немного места! Надо было головой думать!

– Ты же обо мне заботилась. Нет, Ренн, ты ни в чем не виновата. Ничего, у нас есть ножи. Откопаемся.

И Торак вытащил нож, который прошлым летом сделал для него Фин-Кединн. Тонкое лезвие из большой берцовой кости северного оленя, укрепленное тонкими, как листок дерева, пластинками кремня. Да уж, этот прекрасный нож совсем не годился для того, чтобы копать им плотный, прибитый ветром снег. Мощный отцовский нож из голубого сланца был бы куда лучше.

Но Фин-Кединн предупредил Торака, чтобы тот никому этот нож не показывал, а лучше спрятал бы его поглубже в свой ранец. И теперь Торак очень жалел, что именно так и поступил.

– Ладно, давай начинать, – сказал он Ренн, стараясь, чтобы голос его звучал как можно спокойнее.

Это было страшно – копать проход в снегу, понятия не имея, сколько им еще придется копать и в каком направлении. Кроме того, им некуда было девать уже выкопанный снег, разве что себе за спину, и, как бы усердно они ни работали, они по-прежнему оставались все в той же тесной норе, точно в ловушке. С подтаивавших стен выкопанного коридора им за шиворот падали капли талой воды, и это тоже здорово действовало на нервы. Вскоре дыхание у обоих стало каким-то чересчур громким, почти паническим, и, когда они продвинулись вперед примерно на длину вытянутой руки, Торак опустил нож и сказал обреченно:

– Нет. Ничего не получается.