Пожиратель душ

— А тот огненный опал… — неуверенно спросила она. — Ты говоришь, он был расколот на куски, да?

Фин-Кединн подбросил в костер топлива и повернулся к ней.

— Скажи мне, Ренн, — ты ведь сама держала его в руках, — какой он тогда был величины?

Торак нетерпеливо дернул плечом:

— Да какая разница! Разве теперь это имеет значение?

— Примерно с утиное яйцо, — сказала Ренн. И вдруг охнула: — Значит, это был всего лишь осколок!

Вождь кивнул:

— Да. Целиком тот опал был не меньше твоего кулака.

Воцарилась тишина. Волк лежал на берегу, тихо терзая заячью лапу. Даже ольховины перестали стучать своими шишечками, беседуя друг с другом.

— Значит, опал, который упал в пропасть вместе с Повелительницей Летучих Мышей, это всего лишь осколок? Значит, могут найтись и другие осколки? — сказал Торак.

— Да, они наверняка существуют, — кивнул Фин-Кединн. — Ты сам подумай, Торак. Есть по крайней мере один, о котором нам давно известно. Я имею в виду тот, что хранится у Пожирателя Душ, живущего за Морем. Только с помощью такого осколка этот колдун мог вселить злых духов в медведя, убившего твоего отца.

Торак с трудом заставил себя спокойно все это выслушать, а потом спросил:

— Сколько же их всего, осколков этих?

— Не знаю, — признался Фин-Кединн.

— Три, — очень тихо сказала вдруг Ренн. — Их всего три.

Торак и Фин-Кединн изумленно уставились на нее.

— Три красных глаза в темноте… Я это видела во сне. Один забрало Море. Один — Повелительница Летучих Мышей. А еще один… — Голос у нее сорвался. — Где же еще один?

Фин-Кединн беспомощно развел руками:

— Этого мы не знаем.

А Торак, подняв голову, снова стал смотреть на искривленные голые ветви дуба и высоко-высоко — так высоко, что до сих пор он этого и не замечал, — увидел клубок побегов омелы. Значит, этот дуб все-таки не спит, догадался он. Там, в вышине, бьется его маленькое, вечнозеленое, вечно бодрствующее сердце. Интересно, подумал он, сколько же тайн известно этому старому дубу? Знает ли он о нем, Тораке? Видел ли он метку у него на груди?

Сунув руку за пазуху, он коснулся свежего шрама. Эта метка уже сама по себе способна была навлечь опасность на тех, кто с ним рядом: она воздействовала на окружающих точно так же, как татуировки в виде молний у Ренн на запястьях. Только Ренн они защищали. Торак понимал, что где-то в Лесу, или на Дальнем Севере, или за Морем трое оставшихся в живых Пожирателей Душ плетут сейчас очередной заговор, ибо им необходимо найти последний осколок огненного опала, как необходимо заполучить и его, Торака, с его блуждающей душой…

— Ренн, — сказал Фин-Кединн, и Торак, очнувшись от своих мыслей, вздрогнул от неожиданности. — Ступай прямо сейчас на стоянку и расскажи Саеунн об огненном опале.

— Но я хочу остаться! — запротестовала Ренн.

— Ступай. Мне нужно поговорить с Тораком наедине.

Ренн вздохнула и поднялась на ноги.

И Торак вдруг почувствовал, что ему очень важно, прямо-таки совершенно необходимо поговорить с ней до того, как она уйдет.

— Ренн, — тихо сказал он, отведя ее в сторонку, чтобы Фин-Кединн не услышал, — я должен кое-что рассказать тебе.

— Что еще? — сердито спросила она.

— Нечто очень важное, о чем я тебе никогда еще не рассказывал. Но непременно расскажу!

Он даже удивился, потому что Ренн не стала, как всегда, нетерпеливо закатывать глаза, а нахмурилась, помолчала, теребя тесемку своего колчана, и по-прежнему сердито буркнула:

— Ну и хорошо! В конце концов, у всех есть свои секреты. Даже у меня. — Потом лицо ее просветлело, и она с надеждой спросила: — Неужели это означает, что ты остаешься с нами?

— Я еще не знаю.

— Тебе надо остаться! Останься!

— Я вашему племени не подхожу. Я себя там чужим чувствую.

Ренн фыркнула:

— Ну и что? Я прекрасно знаю, что не подходишь! Но ведь ты и в любом другом племени себя бы чужим чувствовал, верно? — И она, сверкнув острозубой улыбкой, вскинула лук на плечо и быстро пошла прочь, петляя среди деревьев.

После ухода Ренн Торак и Фин-Кединн некоторое время сидели молча. Потом вождь племени встал, надел на прут крупного леща и подвесил его над алыми головнями — жариться. Торак продолжал сидеть в глубокой задумчивости.

— Ешь, — сказал ему Фин-Кединн, снимая рыбу с огня.

— Я не голоден.

— Ешь.

Торак начал есть и обнаружил, что прямо-таки умирает от голода. Он успел прикончить большую часть леща, прежде чем обнаружил, что сам Фин-Кединн почти ничего не съел.

С тех пор как Фин-Кединн спас их во льдах, они впервые оказались наедине. Торак вытер рот и спросил:

— Ты на меня сердишься?

Фин-Кединн неторопливо вычистил нож о снег и повернулся к нему:

— А почему я должен на тебя сердиться?

— Потому что я ушел искать Волка, не спросив твоего разрешения.

— Зачем же тебе мое разрешение? Ты ведь уже почти взрослый. — Вождь помолчал и сухо прибавил: — Именно поэтому, впрочем, тебе бы стоило вести себя соответственно.

Эти слова подействовали на Торака, точно ожог.

— Но как я должен был поступить? Я же не мог позволить Пожирателям Душ принести в жертву моего Волка! Не мог позволить им заполонить злыми духами весь наш Лес!

— Ты должен был вернуться и попросить меня о помощи.