Пожиратель мух

Хозяин метался по комнате, бурча что-то себе под нос, а Виктор лежал с закрытыми глазами и думал о том, как стремительно изменились его представления о счастье. Двенадцать часов назад ему нужно было так много, чтобы почувствовать себя счастливым. Настолько много, что счастье казалось недостижимой мечтой, о которой смешно даже рассуждать всерьез. Сейчас же для счастья требовалось одно – чтобы Катя смогла выбраться из деревни. И все. Если это произойдет, он будет самым счастливым человеком в мире. Он прислушался к себе, чтобы убедиться в правдивости этой мысли. И с удовлетворением отметил, что на самом деле думает так, без дураков. Хотелось хотя бы последние минуты пожить без вранья самому себе. Роскошь, которую не часто можешь себе позволить.

От этих мыслей его отвлек густой аромат апельсинов, разлившийся по комнате, и мгновенно задавивший собой запах пороховой гари и бензина. Тут же, не дав Виктору опомниться, гном в голове завел бензопилу и начал вгрызаться в податливые извилины. Виктор едва сдержал стон. Перед глазами поплыли кроваво-красные круги, и на секунду показалось, что он воспарил над загаженным полом на крыльях боли. Он очень четко представил себе их: хищно изогнутые, аспидно-черные с широкой багровой каймой… И в следующую секунду, как это бывает в снах, багровая кайма непостижимым образом превратилась в громадные языки пламени с черной сердцевиной горящего дома внутри. Нет, не дома… Нескольких домов.

Сначала картинка была смазанной, подернутой легкой дымкой. Но постепенно изображение прояснилось, стало четким, словно кто-то навел резкость. Перед глазами Виктора была горящая деревня. Он сразу узнал Пески, потому что много раз видел деревушку именно в этом ракурсе. Такой вид открывался с подъездной дороги, как раз с того места, где она вырывалась из леса. Небольшой холм, окруженный полями, и россыпь домишек, со стрелой «журавля» по центру. Только теперь дома были объяты пламенем, и «журавль» скрылся за пеленой черного дыма, сливающегося с ночной темнотой.

Виктор словно оказался одновременно в двух местах. Тело лежало на полу, в одном из горящих домов, а сознание болталось почти в пяти сотнях метров от деревни, наблюдая за пожаром с безопасного расстояния. При этом он умудрялся получать информацию от двух комплектов органов чувств. Запахи вонючей, пропахшей пороховой гарью комнаты, смешивались с запахами сырого осеннего леса, а шаги хозяина и гудение огня за стеной время от времени, как помехами, забивались шорохом падающих с крон капель да хохотом филина, далеким, едва различимым. В голове прозвучали слова какой-то детской песенки, произнесенные грубым мужским голосом:

А сова из дупла глазками луп, луп;
А совица на полице лапками туп, туп!

Этой песни раньше Виктор не слышал и понятия не имел, откуда взялись эти строчки, но не столько они привлекли его внимание, сколько голос, от которого бросало в дрожь. Он нисколько не сомневался, что голос принадлежит психу в дождевике. Только на этот раз он не заикался.

Была и еще одна странность. Что-то не то творилось со зрительным восприятием. Картинка горящей деревни была двухмерной, будто он смотрел на нее одним глазом или видел на экране, куда она проецировалась с помощью видеопроектора. Но все же, в этом он давал себе отчет, изображение было абсолютно ясным и очень устойчивым. Образы, которые возникают в воображении, никогда не бывают такими устойчивыми. Они постоянно изменяются, каждую секунду. Какие-то детали добавляются, какие-то исчезают, что-то конкретизируется, а что-то, напротив, размывается и отходит на второй план. Но сейчас ничего подобного не наблюдалось. Он отлично видел каждую деталь, и те изменения, которые происходили с домами, были обусловлены не особенностями воображения, а воздействием огня на дерево. У одной избы провалилась крыша, в другой – со звоном вылетели стекла. Причем звук лопающегося стекла он тоже услышал с двух позиций. Издалека и с совсем близкого расстояния, словно это произошло в соседнем доме.

А сова из дупла глазками луп, луп…

Голос психа (никаких сомнений, это был именно он) заглушил все остальные звуки. Он снова и снова повторял строчку из детской песенки, как заезженная пластинка. Без всяких интонаций, без пауз, но постепенно набирая громкость, пока не перешел на хриплый натужный крик.

А сова из дупла глазками луп, луп! Асоваиздуплаглазкамилуплуп!

На последнем громогласном «луп!» картинка горящей деревни замерцала, потеряла яркость и резкость, а потом вдруг взорвалась ослепительной вспышкой… и Виктор со стоном открыл глаза.

Он лежал на полу. Руки были все так же связаны, за спиной слышались суетливые шажки хозяина дома, и пульсирующая головная боль тяжело отдавалась в ране на затылке.