Пожиратель (СИ)

— Устав военной академии предписывает вам представиться, — произнёс я, глядя прямо в глаза наглецу.

Пацаны девятнадцати лет — типичный мажор и два его подсоса. И если парочка шестёрок при холеном пареньке выглядела бледно, то сам заводила явно был из аристократической семьи. Слишком породистое лицо, слишком нестандартный облик. По одному взгляду на него становилось понятно — это не обычный человек. И свойственные многим мажорам лишние пять — десять килограммов у парня имелись. И это было удивительно, ведь в академии уделяли много времени физической подготовке.

— Боярич Лисицкий, — процедил сквозь зубы мажор, подтверждая мою догадку.

— Воронов Игорь, — ответил я, чуть наклонив голову, соблюдая таким образом минимальные приличия.

Но добавлять «господин курсант» или «ваше благородие» я не стал. Оно, конечно, вроде бы и нарушение устава, но раз он представился как боярич, а не как студент второго курса академии Раевского, то и вести я себя с ним решил как с гражданским.

— Куда спешим, молодые? — повторил вопрос его благородие.

— Гуляем, — ответил я. — Бар ищем. Ты не в курсе, есть где поблизости?

— Шутник, что ли?

— Да кто ж шутит на такие темы? Так есть бар? Нет? Не подскажешь?

Вместо ответа он ударил. Не по мне — лишь сбил фуражку.

Я же даже дёргаться не стал во время удара, проводил взглядом головной убор и почувствовал, как по кончикам пальцев заиграла магия. А вот после еле сдержался, чтобы не заехать наглому мажору по роже.

Боярич Лисицкий гоготал, явно довольный собой. Его дружки глумливо поддерживали своего патрона. Застывший рядом Орешкин, кажется, был готов провалиться под землю — парню было явно неловко, что из-за него у меня возникли проблемы. Впрочем, это ещё неизвестно у кого они возникли.

И надо отдать ему должное — Григорий даже не подумал бросить меня одного. Он насупился и сжал кулаки, готовый драться. Умел ли — другой вопрос, но убегать он точно не собирался. И бледность его скорее была следствием стресса, чем страха.

Впрочем, мне было сейчас не до Орешкина. Надо было что-то делать с Лисицким — спускать такое дерзкое поведение мажору-аристократу я не собирался. И что самое обидное — я мог бы раскатать этого боярича как блин по плацу. Ничего бы он мне не сделал. Физически не смог бы. Я видел, насколько медленно он двигается — при желании я даже мог бы перехватить руку, которая сбила мне фуражку, вывернуть её и наподдать наглецу.

Но за драку с другими студентами мне грозило отчисление. Это и к бабке не ходи — боярич первым завопит о том, что простолюдин ему в морду дал. Побежит жаловаться, а его прихлебатели выступят свидетелями. Тоже, небось, благородные. А расстраивать родителей не хотелось. Но не оставлять же такую наглость без ответа. Не было у меня пиетета перед аристократами, тем более такими, как этот Лисицкий.

Я буквально на секунду призадумался, как лучше поступить: сразу пробить мажору двоечку в печень или всё же сначала плюнуть ему в ухмыляющуюся рожу, чтобы он ударил первый, а уж потом тогда можно было в ответ и не ограничиваться двоечкой. Но решение принять я не успел, так как за спиной раздался кашель. Я повернул голову и увидел нашего куратора.

— Что здесь происходит, курсанты? — спросил капитан Верещагин, появившийся как раз к вечерней поверке.

— Ничего, ваше благородие! — отрапортовал Лисицкий.

Капитан усмехнулся и посмотрел на меня.

— Ничего не происходит, ваше благородие! — сказал я.

— Твоя фуражка, курсант, лежит на земле, — заметил Верещагин. — Это, по-твоему, «ничего не происходит»?

— Ветром сдуло, ваше благородие! — ответил я.

— Допустим, сдуло. Но почему ты её не поднимаешь?

— Не успел! Разрешите поднять?

— Нехорошо обманывать куратора, курсант Воронов, — нахмурил брови капитан. — Я видел, как сдуло твою фуражку.

Лисицкий сразу же напрягся.

— Знаете, что может быть хуже курсанта, обманывающего куратора? — спросил Верещагин, обведя всех присутствующих насмешливым взглядом и остановив его на мне.

— Никак нет, ваше благородие! — ответил я.

— Курсант, который не может за себя постоять.

После этих слов Лисицкий расцвёл и снова принялся лыбиться. Почему-то он решил, что Верещагин одобрил его поступок. А впрочем, возможно, так оно и было.

— Собственно, я чего здесь хожу, — произнёс Верещагин, вынимая пачку сигарет и выбивая себе одну. — Ищу кого бы в наряд на ночь отправить на кухню. И думаю, курсант, который не может постоять за себя, вполне подходит на эту роль.

— Разрешите с вами не согласиться! — не выдержав, произнёс я.

— Не согласиться? — с издёвкой переспросил капитан. — Думаешь, не справишься с работой на кухне?

— Я про «не может постоять за себя».

— А разве это не так? — подкурив, уточнил Верещагин. — Тогда докажи мне обратное!

— Прямо здесь и сейчас?

— Я сделаю вид, что ничего не видел, если тебя беспокоит лишь это.

В это время боярич разве что за живот не держался — его это дико веселило.

— Ну, если разрешаете…

Я резко развернулся и ударил Лисицкого кулаком в нос. И судя по хрусту, явно сломал. Можно, конечно, было в челюсть или в живот, но слишком уж эта гнида мерзко ухмылялась.