Едва сбежал посланник Оболенского, как мы заметили новую угрозу. Месье Рене, француз, как и большинство учителей в этой школе. Недавно опять стало модным набирать учителей-иностранцев, как в старые времена.
– Вы что вытворяете? – выкрикнул он на чистом русском, придерживая парик, чтобы не унесло ветром. – Вы избили двух детей!
– Всего одного, – возразил я. – И он сам напал первым.
– Вы избили бедного Женю, – продолжал возмущаться учитель, не слушая меня. – Я сейчас же иду к директору. Если вы в этом виноваты, то он вас отчислит!
Месье Рене обвиняюще указал на меня пальцем и скрылся, придерживая парик. Не очень удачно, лысина иногда проблёскивала.
– Отчислят? – возмутился Кирилл. – Так это же они напали! Да никто бы слова не сказал, если бы избили нас!
– Всё будет хорошо, Кирюха, – сказал я. – Идём в столовую. Я проголодался.
– Т-т-ты, – Паха показал на меня рукой. – Ты собрался драться со всем его классом? Тогда нас всех точно отчислят. А перед этим убьют!
– Может быть, – я пожал плечами. – Но скучно вам точно не будет, я же говорю.
Класс уныло побрёл за мной. Растянувшаяся колонна больше походила на похоронную процессию. Чем ближе к столовой, тем мрачнее все становились. Хотя Алекс вроде держался, но по нему всегда сложно сказать, что он думает.
– Да не ссыте, – сказал я, останавливаясь у дверей. – Я точно знаю, что сегодня всё закончится хорошо. Поверьте.
Я вошёл внутрь просторной столовой. Когда-то мой класс сидел у окна с хорошим видом на море. Потом Оболенский занял стол себе, где и сидел сейчас, смотря на меня гневным взглядом.
В его классе человек десять, в основном крепкие парни. Правда, Женя сейчас отлёживался в госпитале, а Вадик совершил очень умный поступок и скрылся. Тем лучше для него, потому что оставшимся сейчас будет очень больно.
Когда мы вошли, в столовой стало так тихо, что слышно, как дремал Василий Романов, наследник империи, положив голову на стол. Отсыпался после очередной попойки.
Когда проснётся, он станет важной частью моего плана.
За столами рядом с наследником располагались другие столы. В том краю классы Шувалова, Бельского и Морозова. Недалеко от них потерявшие своё влияние Строгановы.
У Строгановых, брата и сестры, хоть и был свой Камень Краста, но это уже давно простое украшение. Мы не враги, но всё же, однажды придётся с ними как-то разбираться.
Но это всё потом, как разберусь с Шуваловым, что мне почти удалось в прошлом цикле.
Молчание в зале становилось гнетущим. На меня смотрели удивлённые глаза и камеры смартфонов (которые, вообще-то, были запрещены в Академии, но на это всем плевать).
Ждали зрелища.
Роман Оболенский тоже выдерживал паузу. Тощий и чрезмерно высокий, но всё же достаточно сильный. Он смотрел на меня, не отрывая глаз. Улыбка на его бледной мордашке очень презрительная.
Я тоже молчал. Начался первый поединок, кто первый нарушит молчание.
Тишина стала неловкой. Кто-то задел тарелку вилкой, кто-то громко отпил чай, а у кого-то, кажется у Пахи, заурчало в животе. Василий Романов печально вздохнул во сне.
Но я ждал. Оболенский отвёл глаза первым и откашлялся. Победа осталась за мной, в других поединках я тоже одержу верх.
– Ты что вытворяешь, Воронцов? – спросил Оболенский. – Ты ударил моего человека. За это…
– Да, мой дорогой граф, это я отделал твоих придурков, – я очаровательно улыбнулся. – Но я не очень понимаю. Я пришёл в столовую, а ты до сих пор передо мной не извинился.
– Чего? – Оболенский от удивления выпучил глаза. – Это я перед тобой должен извиняться?
– Ты всё же не настолько тупой, как я думал сначала, граф, – сказал я. – Да, ты верно понял. Я жду, когда твои люди извинятся перед моими за то, что напали на них. А потом жду, когда извинишься ты. Ну, и тогда мы опять будем жить в мире, как пристало нашим родам.
Его лицо надо было видеть. Вечно бледный Оболенский покраснел, как варёный рак, поданный к пиву. Остальные же пооткрывали рты. Ещё бы, вечно всеми угнетаемый Макс Воронцов со своим клубом неудачников говорил невозможные речи.
Ничего, ребятки, вы ещё привыкнете к этому. А начнётся всё сегодня. А этот граф ещё ни раз получит своё.
– Да ты в своём уме? – прохрипел Оболенский.
– Граф, этот вопрос можно счесть оскорбительным, – произнёс я напыщенным тоном. – Кстати, ещё два момента. Первый. Я был бы признателен, если бы ты вернул мне мой стол, который забрал у меня год назад. Мне это место нравится больше. А второе…
Я набрал воздуха. Ненавижу эту шутку, но надо вывести Оболенского из себя. Он очень мощный интер, с которым я не справлюсь в моём состоянии. Но если он сейчас психанёт, то забудет про всё.
Тогда-то у меня будут все шансы на победу.
Кирилл тем временем медленно, бочком, отходил в сторону кухни. На него никто не обратил внимания, кроме Алекса, который неодобрительно покачал головой. Не, Лёха, всё идёт по плану, я же отлично вас всех знаю.
Я своих людей знаю лучше, чем они сами. Поэтому я редко говорю им напрямую, что надо сделать. Когда они остаются собой, всё идёт намного лучше. Нужен лишь небольшой намёк.