Пожиратель женщин (Сборник)

Неожиданно она опустилась на ковер у его ног и обхватила его бедра. Ее затуманенные глаза смотрели на него в страстной мольбе.

— Милый, я должна знать! Я не представляю, что ты сделал. Но я люблю тебя и хочу помочь. Милый, ты должен рассказать мне, что тебя тревожит.

Это было хуже, чем он опасался. Она как-то что-то разузнала. Но как? И что?

— Ради Бога, скажи, что должно меня тревожить? — спросил он, стараясь говорить беззаботно. — В следующий раз ты, видимо, сообщишь, что ее убил я.

— Ох, Питер, пожалуйста, не шути! Я очень беспокоюсь. Случилось что-то дурное, я знаю это. Это все деньги? Да? Ты взял эти пятнадцать фунтов?

Он смог громко, с облегчением рассмеяться. В порыве чувства крепко обхватил ее руками, прижал к себе, его голос приглушали ее волосы.

— Глупый ребенок! Если я захочу воровать, я в любое время достану большие деньги. Зачем мне размениваться на такие мелочи? С чего тебе вдруг пришла в голову эта чепуха?

— Почему ты взял их? Ох, милый, не сердись на меня. Я так волновалась. На, посмотри газету.

— Ради Бога, что за газета?

Нагль едва удержался, чтобы не встряхнуть Дженни. И был рад, что она не может видеть его лицо. Но что она, во имя Бога, пыталась сказать?

— «Стандарт». Этот сержант пришел к нам сегодня вечером. Я купила на ужин рыбу и жареный картофель. Когда я развернула продукты на кухне, я просмотрела газету, в которую они были завернуты. Это был «Стандарт» за пятницу. Там на первой странице помещен большой снимок воздушной катастрофы, ты знаешь, он занимал первую полосу.. И тогда я вспомнила, что мы завертывали в твой номер «Стандарта» пищу для Тигра. Но там первая страница была иной. Этого снимка я раньше не видела.

Он сжал ее в объятиях и совершенно спокойно спросил:

— Ты ничего не сказала об этом полицейскому?

— Конечно нет, милый! Узнав об этом, они заподозрят тебя! Я никому ничего не говорила, но мне было нужно видеть тебя. Меня не волнуют эти пятнадцать фунтов. Меня не волнует, встретил ли ты ее в подвале. Я знаю, ты не убивал ее. Все, что я хочу от тебя,— это довериться мне. Я люблю тебя и хочу помочь. Я не смогу это сделать, если ты будешь от меня таиться.

Это было то, что все они ему говорили, но в действительности, ни один человек из миллиона не хотел знать правду о нем. На секунду Нагль заколебался — не сказать ли ей, не выплюнуть ли всю эту жестокую историю в бесхитростное умоляющее лицо и посмотреть, как вдруг исчезнет выражение жалости и любви. Возможно, она могла бы перенести то, что узнала о мисс Болам. Но это было пустяком в сравнении с другим. Как она выдержит слова, о том, что он шантажировал всех не ради нее, что он ничего не делал для сохранения их любви и что нет никакой любви, которую надо было бы сохранять, нет и никогда не было. Конечно, он мог бы жениться на ней. Он всегда знал, что это может стать необходимостью. Только она одна могла свидетельствовать против него в суде, и был только один надежный способ заставить ее держать язык за зубами, Но времени оставалось мало. В конце недели он собирался быть в Париже. А в этом случае пришлось бы путешествовать не одному. Нагль задумался. Пересадив Дженни на ручку кресла, все еще обнимая ее, прижав свое лицо к ее щеке, он мягко проговорил:

— Послушай, дорогая. Есть кое-что, что тебе следует знать. Я не говорил тебе об этом прежде, потому что не хотел причинять волнение. Я в самом деле взял пятнадцать фунтов. Конечно, совершил ужасную глупость, но сейчас беспокоиться об этом бессмысленно — поздно. Думаю, что мисс Болам должна была догадываться, но точно, не знаю. Она ничего мне не говорила, и по телефону ей звонил не я. Но я был в подвале после того, как ее убили. Я оставил заднюю дверь открытой и вернулся этой дорогой. Меня выводит из себя, что этот старый дурак Калли отмечает меня, когда я вхожу и когда выхожу, будто я такой же рехнувшийся, как больные, и просит у меня газету, как только я появляюсь. Почему бы ему самому не покупать газету, проклятому старому скряге! Представится случай, я ему подложу свинью. Так вот, когда я вернулся через заднюю дверь в подвал, то увидел в регистратуре свет, дверь была приоткрыта, ну я и заглянул в нее. Там и лежало тело. Я знал, что меня не должны застать на этом месте, тем более вдруг раскроется история с пятнадцатью монетами, поэтому снова выскользнул через заднюю дверь подвала и, как обычно, вернулся через парадный вход. Конечно, я промолчал об этом и молчу до сих пор. Я должен был так поступить, дорогая. Я собирался быть у Боллинджера в конце этой недели, а полиция не позволила бы мне уехать, если бы меня начали подозревать. А если я не уеду сейчас, другого такого шанса в моей жизни больше не будет.

Это, по крайней мере, было правдой. Он должен был уехать прямо сейчас. Это стало навязчивой идеей. Это были бы не только деньги, свобода, солнце и яркие личности. Но окончательное оправдание скудных, безрадостных лет борьбы и унижений. Боллинджер принял его под свое покровительство. Другие художники могли в этом претерпеть неудачу и спокойно приближаться к концу. Другие но не он.