Пожиратель женщин (Сборник)

То был тип «красивой женщины». Опущенная до кончика носика вуалетка служила чудесной защитой для ее сияющих глаз, и под покровом легкой ткани вертикальная складка между бровями казалась глубже и значительнее. Обычно эту складку называют «складкой воли», но когда речь идет о женщине, то можно говорить лишь о «складке капризности».

Маленькие руки и изящная обувь. Духовный облик женщины определяется для меня двумя вещами: номером ее перчаток и ценою ее обуви. Ради изящной пары обуви женщине можно простить многое.

Под большими серыми глазами, — о, великолепие этих серых глаз! — пролегли синеватые тени, словно она раздавила в руках фиалки и затем пальцем нанесла сок этих нежно-фиолетовых цветов на свои веки. Это сравнение я заимствую из' одной книги, но если угодно, то могу его тут же вернуть.

Прекрасное сложение. Впрочем, с точки зрения Пабло Амбарда, никогда не понимавшего, в чем заключается назначение полных женщин в минуты чувственности, она была несколько полновата.

— Вы Пабло Амбард?

— Совершенно верно, сударыня. А вы — графиня Бискоттос ди Наварра.

— Да, но прошу вас без титула. Я его употребляю только для швейцаров в отелях. Мы не раз встречались в отеле, но вы никогда не искали подходящего случая заговорить со мной.

— Я никогда не ищу случая. Он должен явиться сам собою. Следует выжидать, и вот видите — сегодня в поезде этот случай представился.

— Но он мог представиться и ранее. Куда вы едете?

— В Какаочинча.

— Я тоже еду туда.

— И вы полагаете пробыть там долго?

— Ровно столько, сколько потребуется для того, чтобы найти квартиру. Мой муж переведен в местную прокуратуру и будет читать в университете европейское уголовное право.

— А где вы были до настоящего времени?

— О, очень далеко отсюда. Я пересекла с моим мужем Атлантический океан —он был послан в Италию изучать уголовное право.

— Воображаю, как вы скучаете по Италии!

— Ничего подобного. Венеция повергает меня в печаль, — речь венецианцев, исполненная для всех такого изящества, действует на меня своей меланхоличностью. И потом, этот ничем не нарушаемый покой вод доводит меня до слез.

— Мопассан писал о Венеции, что это зараженный город, в котором разъезжаешь по сточным каналам на похоронных дрогах.

— Я бы этого не сказала, и я не осмелюсь утверждать, что Венеция мне не нравится. Но для того, чтобы постичь красоту этой жемчужины, мне нужно, чтобы я любовалась ею из окна отеля «Даниэли», в то время как метрдотель на французском языке читает мне интернациональное меню.

И графиня не лгала, она действительно была заражена этой болезненной утонченностью, которая стала знамением времени. Мы все любим аромат цветов, но когда он разлит по флаконам; мы любим природу, но когда она преображена в лужайки для гольфа. И античная Греция мила нам только тогда, когда она приукрашена живописцем на парижский лад.

Пабло Амбард был модным писателем. Его произведения, как и всю современную литературу, можно было объединить под одним заглавием — «Тысячи способов, как сервировать супружескую измену», Романы его составили ему репутацию пожирателя женщин, потому что читатель никак не может себе представить, что можно писать о женщине без того, чтобы предварительно не раздеть пять десятков представительниц этого пола.

Вообще же говоря, он предпочитал дамам горничных. Дамы доводят свои прелести до невероятного, горничные гораздо скромнее, они переняли все, что свойственно их госпожам, но в них все это в значительной степени мягче.

Они донашивают старые платья своих хозяек, но вносят в них некоторую скромность, они не швыряются иностранными словами, и для них иностранные слова в их речи все еще — изюминки в торте.

Они душатся духами своих хозяек, но не злоупотребляют этим, и не ведут разговоров на литературные темы. И, наконец, если они и любят музыку, то выражают Свою любовь не тем, что говорят о Дебюсси, а тем, что напевают песенку или пытаются подобрать что-нибудь на рояле.

Вам не приходится по целым дням наслаждаться их обществом,— потому что их свободное время очень ограничено. Если им случается забеременеть, то они отправляются в деревню и не стесняются родить, произведя на свет Божий здорового ребенка и резонно полагая, что лучше иметь внебрачного ребенка, чем ничего.

— А как вы стали писателем? — спросила путешественница.

— Так же, как становятся кокоткой. Сперва ради своего удовольствия, а потом для удовольствия других. В один прекрасный день находишь человека, который готов оплатить ваши старания, и потом продолжаешь делать то же самое за плату.

— Но прежде вы преподавали философию?

— Увы, мои ногти были слишком чисты для того, чтобы я мог заниматься наукой. Директор института возненавидел меня, и тогда я занялся литературой.

— Вы пользуетесь такой популярностью! Должно быть, немало людей хотят познакомиться с вами. Им всем хотелось бы побеседовать с вами.