Пожиратель женщин (Сборник)

— Знаете, боюсь, это была работа не случайного человека, мягко заметил Далглиш. — Убийца знал, где хранится статуэтка Типпетта и стамеска Нагля, знал, каким ключом открывается старая регистратура, знал, где ключ висел на доске служебной комнаты портье, возможно, забрал один из резиновых фартуков из мастерской трудовой терапии, безусловно, у него есть медицинские навыки. Более того, убийца не мог покинуть клинику после совершения преступления. Подвальная дверь оставалась запертой на засов, как и дверь черного хода первого этажа. Калли же охранял парадный вход.

— У Калли были боли в животе. Он мог кого-нибудь упустить.

— Вы действительно верите, что это возможно? — спросил Далглиш. И не получил ответа.

* * *

С первого взгляда Марион Болам могла показаться красавицей. Правильные, почти классические черты лица, которые оттеняла форма медсестры, вызывали очарование. Ее белокурые волосы, разделенные над широким лбом пробором и Собранные на затылке в высокий пучок, были прикрыты простой белой шапочкой. Уже при втором взгляде иллюзия блекла и красота уступала место обычной привлекательности. Черты лица при внимательном изучении становились заурядными, нос оказывался длинноватым, губы слишком тонкими. В обычной одежде, торопливо направляясь после работы домой, она, видимо, теряла особенную выразительность. А здесь... Глаза просто ослепляло сочетание накрахмаленного полотна формы со светлой кожей и золотистыми волосами. Только широкий лоб и острый нос помогли Далглишу выявить ее сходство с покойной кузиной. Прежде чем она, потупившись, устремила взгляд своих больших серых глаз на руки, сложенные на коленях, в них на мгновение мелькнуло что-то необычное.

— Я знаю, вы близкая родственница мисс Болам. Случившееся должно быть страшным потрясением для вас.

— Да! О да, конечно! Энид была моей кузиной.

— У вас одинаковые фамилии. Ваши отцы были братьями?

— Да. Наши матери тоже были сестрами. Два брата женились на двух сестрах, и мы стали родственницами вдвойне.

— У нее остались другие родственники?

— Нет. Только моя мама и я.

— Думаю, мне необходимо встретиться с поверенным мисс Болам, — сказал Далглиш. — Но вы окажете мне огромную услугу, если расскажете все, что знаете, о ее делах. Боюсь, придется задать вам несколько, так сказать, личных вопросов. Они вроде бы не имеют непосредственного отношения к преступлению, но только для непосвященных. Видите ли, я должен знать все, что даже чуть-чуть может касаться дела. Имелись ли у вашей кузины дополнительные доходы помимо жалованья?

— О да. Энид была хорошо обеспечена. Дядя Сидней оставил ее матери около двадцати пяти тысяч фунтов стерлингов, и все это перешло Энид. Я не знаю, сколько точно осталось, но думаю, у нее было около тысячи фунтов в год дохода помимо жалованья. Она снимала тетину квартиру в Балантайн Меншнс, и она... она всегда была очень добра к нам.

— В чем выражалась ее доброта, мисс Болам? Она переводила вам деньги?

— О нет! Энид не хотела переводить деньги. Она делала подарки. Тридцать фунтов на Рождество и пятьдесят в июле, на наш летний отдых. У мамы рассеянный склероз, и мы не можем останавливаться в обычном отеле.

— А что будет с деньгами мисс Болам сейчас?

Серые глаза взглянули на него безо всякого смущения.

— Они перейдут мне и моей маме, — простодушно ответила Марион. — Деньги ведь не могут достаться кому-то еще, не так ли? Энид всегда говорила, что деньги станут нашими, если она умрет первой, конечно, было непохоже, что она умрет первой, во всяком случае, пока моя мама жива.

Маловероятно, чтобы при обычных условиях мисс Болам постоянно помогала родственницам денежными суммами из этих двадцати пяти тысяч фунтов или из того, что осталось, подумал Далглиш. Здесь возникал вполне очевидный мотив, такой понятный, такой всеобъемлющий и такой желанный для любого прокурора. Каждый присяжный будет считать, что ее соблазнили деньги. Неужели медсестра Болам действительно не придавала значения той информации, которую сообщила с такой откровенностью? Что здесь: столь безыскусная невиновность или столь самонадеянная виновность?

— Ваша кузина была общительной? — неожиданно спросил он.

— Круг ее друзей был узок. Не думаю, что ее можно было считать общительной. Да и она не стремилась к этому особенно. Основу ее жизни составляли вера в провидение и строгая церковная мораль, что давало полное право считать ее цельной и гармоничной личностью.

— Были у нее враги?

— О нет! Ни единого. Ее очень почитали.

Формальное старомодное слово она произнесла почти неслышно.

— Это может выглядеть как немотивированное, неумышленное убийство, — сказал Далглиш. — Можно, конечно, подозревать одного из пациентов, но в такое трудно поверить. А вы тоже настаиваете на том, что этому убийству трудно подыскать объяснение?

— О нет! Это не пациент. Я уверена, что ни один из наших пациентов не совершил бы убийства. Они не насильники.

— И даже мистер Типпетт?

— Это не мог быть мистер Типпетт. Он лежит в больнице.

— Это мне сказали, Сколько сотрудников знало, что мистер Типпетт не сможет приехать в клинику сегодня вечером?