Пожиратель женщин (Сборник)

— Конечно. Если мне требуются старые документы, я обычно хожу за ними сам. И, следовательно, знаю, если это вам поможет, что Нагль держит свой ящик с инструментами в комнате отдыха портье. Кроме того, когда я приехал сегодня после обеда, мисс Болам рассказала мне о Типпетте. Но это едва ли относится к делу, не так ли? Не можете же вы серьезно подозревать, что в убийстве замешан Типпетт?

— Возможно, нет. Скажите, доктор, зная мисс Болам, вы можете представить ее реакцию, когда она обнаружила на полу в регистратуре разбросанные медицинские документы?

Доктор Багли удивленно посмотрел на старшего инспектора и издал короткий смешок.

— Болам была терпеливой, но одержима аккуратностью. Разумеется, страшно возмутилась бы!

— Не могла она позвонить портье, чтобы тот навел порядок или оставил документы в том же состоянии в качестве улики для обнаружения виновного?

Доктор Багли задумался и, казалось, пожалел о своем первом категорическом мнении.

— Нельзя знать определенно, что бы она сделала. Можно только предполагать. Вероятно, вы правы, и она позвонила Наглю. Она не испугалась того, что сделано, но хорошо осознавала обязанности администратора. Пожалуй, уверен в одном — мисс Болам не могла оставить регистратуру в беспорядке, не могла пройти мимо, не поправив криво лежащий коврик или косо висевшую картину.

— А ее двоюродная сестра? Они похожи? Я понимаю, что медсестра Болам делает для вас больше, чем для какого-либо другого консультанта.

Далглиш отмстил тень недовольства, пробежавшую по лицу собеседника. Доктор Багли, быстро и откровенно рассказывающий о собственных побуждениях, оказался не склонен объяснять побуждения других. Или мягкая беззащитность медсестры Болам пробудила его покровительственные инстинкты? Далглиш ждал ответа.

— Я не могу сказать, что двоюродные сестры были похожи, — произнес доктор коротко через минуту. — У вас уже сложилось впечатление о медсестре Болам. Я могу только утверждать, что полностью доверяю ей и как медсестре, и как человеку.

— Она является наследницей своей кузины. Вы знали об этом?

Вопрос прозвучал слишком откровенно, чтобы не достичь цели, а доктор Багли уже устал сдерживать раздражение.

— Нет, я не знал. Но я надеюсь, что для нее это порядочная сумма и что она и ее мать получат возможность спокойно пожить в собственное удовольствие. И я надеюсь также, что вы не будете терять время, подозревая невиновных людей. Чем раньше вы распутаете это убийство, тем лучше. Сложилось невыносимое положение для всех нас.

Итак, доктор Багли знал о матери медсестры Болам. Но тогда об этом может знать большинство сотрудников клиники.

— Вы сказали, доктор, — задал Далглиш свой последний вопрос, — что находились один в гардеробе медицинского персонала с шести пятнадцати до шести сорока. Что же вы там делали?

— Ходил в туалет. Мыл руки. Выкурил Сигарету. Думал.

— И это все, чем вы занимались в течение этих двадцати пяти минут?

— Да, это все, старший инспектор.

Доктор Багли выглядел жалким лжецом. Колебание длилось мгновение, лицо не изменило цвет, пальцы, державшие сигарету, не дрогнули. Но его голос звучал излишне небрежно, беспристрастие казалось излишне показным. И одновременно он явно пытался встретиться взглядом с глазами Далглиша. Как очень умный человек, он сделал бы добавление к своему утверждению, и его глаза неотрывно смотрели на детектива, будто внушая тому необходимость повторить вопрос.

— Благодарю вас, доктор, — спокойно сказал Далглиш. — Пока это все.

Глава третья

Так оно и продолжалось: терпеливо задавались вопросы; скрупулезно записывались все мелочи, велось незаметное; наблюдение за выражением недоверчивых глаз и положением рук, не выдадут ли они промелькнувший внутри страх, не отреагируют ли как-то особенно. За доктором Багли старший инспектор принял Фредерику Саксон. Когда они столкнулись в дверях, Далглиш почувствовал обоюдное стремление не встречаться друг с другом глазами. Она была темноволосой, живой, небрежно одетой женщиной лет двадцати девяти, сжато, но откровенно отвечала на вопросы и, казалось, получала извращенное удовольствие, утверждая, что в одиночестве занималась психологическим тестом в своем кабинете от шести до семи, хотя, кроме нее самой, никто не мог подтвердить ее алиби. Он получил от Фредерики Саксон немного, но не настолько, чтобы не принимать ее во внимание вовсе.