Пожиратели гашиша

На то, что оно будет последним, им намекают в открытую, а поскольку деньги у этих людей уже есть, их соблазняют еще более крупными, почти фантастическими деньгами. И они верят, поскольку привыкли получать награду, аванс на накладные расходы и служебный транспорт. Их прикормили, им доверяют, от них требуется только вернуть небольшое украшение и получить заслуженную плату, а остальное, что найдут, могут взять себе в виде компенсации за риск. Риск действительно есть, и наемники попадаются на удочку. Они забывают только, что деньги просто так не даются, тем более в таких размерах. А уж та мысль, что Ордену (или отдельным его представителям) окажется выгодным пополнить свою казну и убрать пару чересчур осведомленных боевиков, и вовсе в голову не приходит.

Это дело действительно может стать для них последним: придут в офис, принесут перстень, а там...

Испанский сапожок давно стал притчей во языцех, поэтому о месте, где хранится золото, потомки изобретателей сапога узнают достаточно быстро. Вот так, amigo cojudo, - я еще раз полюбовался Перстнем, - жить нам осталось ровно столько, сколько Он будет в наших руках. Пару дней испанцы еще потерпят, небольшую отсрочку я отыграл, а потом затишье кончится и к нам применят силу.

Вот эти два дня нам со Славой и надо что-то придумать.

Я вышел из бара, сел в "Ниву" и поехал на свою квартиру. Пора бы там прибраться, ибо в необитаеЛом жилье быстро воцаряется "мерзость запустения". Также хотелось побыть в ПОЛНОМ одиночестве. Марина, которую я опрометчиво заставил уволиться, целыми днями сидела дома, в ее присутствии сосредоточиться было невозможно. А мне необходимо было собраться, чтобы как следует пораскинуть мозгами. Очень обидно осознавать, что меня водили за нос, как мальчишку. И положение сложилось вследствие моей легкомысленности достаточно тупиковое. Для мальчишки. Который дал себя провести. Но теперь-то я больше не был мальчишкой и мог доказать это делом.

Поднявшись на лифте, я увидел на лестничной площадке парочку, звонившую в мою квартиру.

Один был одет в четырехсотдолларовый красный пиджак, имел в галстуке золотую булавку и смахивал на коммерческого директора солидной фирмы; второй, постарше, носил скромный (по покрою, не по цене) костюм-тройку, однако профессиональная масть опера, каиновым клеймом отметившая их лица, выдавала обоих. В свое время я досыта наобщался с подобной сволочью, чтобы с ходу просечь их обэхаэсэсно-обэповское происхождение. Самым разумным в этой ситуации было тихое отступление, но меня уже заметили.

- Вы Потехин Илья Игоревич? - спросил старший, а "коммерческий директор" оставил звонок в покое.

- А с кем имею честь? - ответствовал я, поудобнее берясь в кармане за корпус светошокового фонаря, который таскал теперь вместо "тэтэшника".

Церемониться с ними я не был намерен.

Оперативники двинулись ко мне. Старший махнул в воздухе красной ксивой:

- Отдел по борьбе с экономи...

Я выдернул из кармана фонарь, зажмурился и нажал кнопку. Сквозь века полыхнуло ослепительным красным светом. Я рванулся к лестнице, успев сквозь плясавшие перед глазами оранжевые пятна заметить, что сладкая парочка застыла как вкопанная, закрыв лица руками. Пусть постоят, скоро шоковый эффект пройдет, а мне время терять нельзя. И по ступенькам: прыг-прыг-прыг.

Статья 191 часть 1: "Сопротивление работнику милиции". Впрочем, пойди докажи, что я сопротивлялся. В отличие от электрошокеров, газовых и прочих парализаторов, мой гуманный фонарь следов насилия не оставляет. Даже свидетелей среди соседей не найти, за что еще можно было бы уцепиться, воспользуйся я ультразвуковой глушилкой. Вот такие дела. "То ли небыль, то ли быль!" И, что особенно греет душу, прицелиться мне вдогонку тоже не смогут. Прощайте, дорогие товарищи. Беседовать и вообще что-либо с вами делать вместе не входит в мои планы.

Знаем мы эти штучки: "Все сказанное вами может быть использование против вас на суде". В Америке хоть жизнь и другая, но в полицейском беспределе схожесть с нашим, говорят, есть.

Далеко уходить я не стал. Открыл перочинным ножом замок на чердаке соседнего дома и сквозь замызганное стекло принялся наблюдать за парадным.

Фонаря ментам хватило минут на пять. Пока оправились, поплакали, прозрели. Выходили они из подъезда, трогательно держась за руки, как братья.

"Слепой ведет зрячего". Смех смехом, а пожилому с глазами действительно поплохело. Может быть, потому, что стоял ближе к источнику света, а может, возраст сказывается, но "директор" в красном пиджаке точно выступал в роли поводыря. Наблюдать эту картину было сущим удовольствием, и я не сумел сдержать глумливый смешок: по ним можно было снимать клип для песни "Наша служба и опасна и трудна". Нет, все-таки до чего жизнь в колонии доводит! Упрятав человека один раз якобы для исправления, государство почти всегда получает ярого и непримиримого врага. Насильно мил не будешь, а отняв свободу, пылкой любви не дождешься. Вот я и торжествовал, не испытывая угрызений совести.