Пожиратели логоса

Неужели страшные пророчества Севана не горячечный бред и слуги Алярмуса навестили ее? Навестили, что бы оставить свой плод... Сердце должно разорваться прямо сейчас! Конец, конец... Он испустил предсмертный вопль. Ресницы девушки дрогнули, янтарем блеснули распахнувшиеся глаза, озаряя светом:

- Уснула! Пригрелась у печи и уснула.

- Я чуть не умер... - Филя опустился на диван вместе с драгоценной ношей. Прижал её к себе, зажмурился. - Так страшно...

- Не надо грустить! Я буду радоваться - ты пришел, пришел! Мне было холодно и больно вот здесь, - Тея прижала ладонь центру груди. - Нитки кончились, одуванчики превратились в снег... Но я не осталась одна! Сумела пригласить сюда музыку твоей мамы и зажечь огонь...

- Молодец, девочка... Мама была хорошей пианисткой. Моцарт, "Маленькая ночная серенада"... - бормотал Филя, не слыша своего голоса. Не отрываясь, затаив дыхание смотрел он в глубину её зрачков, словно переливал из души в душу то, что нельзя было выразить словами. Его сердце захлебывалось любовью и жалостью и казалось Теофилу в эти мгновения, что поймет он вот-вот, почти уже понял нечто невероятно важное.

Закинув руки, Тея сомкнула кольцо вокруг его шеи, спрятала лицо на его груди:

- Так мне совсем хорошо... Я не сильная, да?

- Ты настоящая. Самая, самая настоящая. Самая нужная, нежная, родная, - Филя осторожно опустил легонькое тело на диван, сжал руки, грея их в своих ладонях. - Послушай, это очень серьезно. Сейчас мы отправимся в путешествие. Вот твой свитер, платки, оденься потеплее.

Расстелив на полу вышитую скатерть, он положил икону, фотографию той, что произвела на свет Тею, магнитофонную кассету, Библию, томик своих стихов. Остановился, вспоминая что-то. Достал из шифоньера на веранде планшет, вытащил фигурки, одна из которых превратилась в чешуйчатый длинный чехол и с отвращением бросил в огонь. Печь зашипела, с воем поднялся в трубу сноп искр. Поджав к подбородку колени, Тея следила за происходящим круглыми, растерянными глазами.

- Нам пора уходить, - Теофил опустил на колени рядом, взял её руки. Ты же храбрая девочка.

- Здесь наш дом. Дом нельзя бросать ночью.

- Мы должны найти другой дом.

- Но уже темно. За окном ночь! Все спят!

- Не все. Поверь мне, так надо, - Филя нарочито громко закашлялся, заглушая шорохи за окном. Он уже слышал их, проходя через сад и он знал, кто подстерегает их в сырой темноте.

- Поняла! Мы вернемся к Источнику!? - вспыхнув радостью, Тея вскочила и, покачнувшись, неловко упала на стул. - Голова крутится, как будто в ней метель...

- Наверно, ты ничего не ела и сильно грустишь. Не надо. Все будет хорошо, я обещаю, - Филя укутал теплым платком её детские, узкие плечики, набросил тулуп и подхватил на руки. Вперед! Только вперед, к свету! Скрипнув, захлопнулась за спиной калитка, растворился в темноте старый дом.

В переулке было пустынно. Ели мотали лохматыми лапами, казались совсем черными и живыми в мертвенном свете редких, качающихся на ветру фонарей.

- Да ты почти невесомая, Фея! Мы убежим на край света! - Теофил бодро зашагал к автобусной остановке. И откуда в такой час автобус? Не сомневаться, не путаться в дурацких вопросах! Идти и идти.

Он ведь знал, не мог не понимать, что путь к Карельскому хутору далек и сложен. К нему не добраться с узелком, перекинутым через плечо и слабенькой девочкой на руках. Теплая и нежная в своем пуху, как сопящий щенок, она прильнула к его плечу. А он чеканил в такт шагам, как заклинание:

Мы не станем с тобой умирать никогда,

Потому что... наверное, ни почему...

что ж нам делать, как ни доверяться Ему?

Да пошлет нам такие как этот года.

Нам с тобой, уверяю нас, все нипочем.

Только надо тесней наше тело сжимать,

пустоту между нами тесней оттеснять...

Небывалое не порастает быльем.

47

... В пустом вагоне электрички, уносящей от Москвы основательно храпящего алкаша, бумаги, мусор, ветхость и тяжкий дух застарелой бедности, прижавшись друг к другу, как попугаи-неразлучники сидели двое: худенькая девочка в белом пухе деревенских платков и лохматый парень, тревожно поблескивающий очками. Теофил трепетал ноздрями, словно вышедшая на след гончая. Он заметил, как только что, угрюмо втянув голову в плечи, прошел в тамбур усталый ночной путник. Там остановился и закурил, глядя в окно. Филя мог поклясться, что державшую папиросу руку обтягивала дьявольская перчатка и ясно было - посланец подземелья оказался здесь неспроста.

- Мы едем очень быстро! Большие дома, в них так много людей! Они добрые? У них есть радость? - любопытные глаза худышки повожали мелькавшие за черным окном огни пригородных многоэтажек.

- Обязательно должна быть. Ну хоть немного, - Филя старался не лгать.

- Мне столько нужно узнать... Завтра, ладно? - желтые глаза устали, начали моргать, она зевнула. - В окнах свет, люди ещё не спят. А ко мне уже пришел сон. Спой серенаду, ту, маленькую, что играла мама, или ласковую, что жила в шкатулке и улетела.