Пожиратели мертвых (13-й воин)

Люди их народа стараются тщательно скрывать свой страх даже друг от друга; воины-викинги преувеличенно весело смеются, шутят и всячески демонстрируют беззаботное настроение и полное душевное спокойствие. Но как они ни стараются, результат получается обратный. Да и, по правде говоря, их попытки перехитрить друг друга и самих себя представляются мне какими-то наивно-детскими: они так явственно стараются не глядеть в глаза правде, не видеть истинного положения вещей, что даже постороннему наблюдателю становится очевидна причина их преувеличенного веселья. Проходя в такой туманный день по их лагерю, можно тут и там увидеть кого-либо из воинов, приносящего в жертву петуха или курицу, и на вопрос о цели жертвоприношения он отвечает что-то вроде: «Эту жертву я приношу ради благополучия оставшихся дома родственников»; или, например: «Это жертва ради моих успехов в торговле»; или: «Это жертва в память одного недавно скончавшегося члена моей семьи»; могут быть названы и многие другие причины, но в любом случае простодушный, пусть и строящий из себя мудреца викинг добавит: «Ну, и конечно, чтобы туман поскорее рассеялся».

Лично мне казался странным тот факт, что такие сильные и воинственные люди боятся вообще чего бы то ни было, хотя претендуют на бесстрашие и всячески демонстрируют его; а страх, вызываемый вечерним туманом, представлялся мне в высшей степени необъяснимым.

Поразмыслив над этим, я попытался поговорить на эту тему с переводчиком: я сказал, что человек может бояться опасной стихии, например ураганного ветра, или песчаной бури, или наводнения, или землетрясения, или, наконец, грома и молнии, потому что все эти природные явления таят в себе реальную угрозу – они могут покалечить и даже убить человека либо разрушить его жилище. Но туман, мгла, дымка, по моему мнению, не содержат никакой опасности; это вообще одно из самых безобидных проявлений природных стихий.

На это переводчик ответил, что я не знаком с суевериями моряков. Он сказал, что многие арабские мореплаватели согласны с норманнами в том, что, когда корабль попадает в туман, все находящиеся на его борту испытывают безотчетное беспокойство[7]; кроме того, сказал он, все моряки с опаской относятся к туманам и мгле, потому что эти явления погоды сильно увеличивают опасность мореплавания.

Я заметил, что это рассуждение бесспорно здравое по отношению к морским плаваниям, но не имеет никакого смысла, когда речь идет о тумане, расстилающемся над сушей. Причины страха перед туманом, испытываемого на земле, мне непонятны. На это переводчик ответил: «Тумана боятся все и повсюду, неважно, откуда он пришел и накрыл ли он сушу или море». Судя по всему, с точки зрения норманнов, так оно и есть, и тумана они действительно боятся всегда и везде.

Переводчик тут же добавил, что на самом деле норманны не так уж сильно боятся тумана. Во всяком случае, он, как настоящий мужчина, тумана вовсе не боится. Он заявил, что речь вообще идет лишь о некоторых незначительных неудобствах, на которые истинным воинам не пристало обращать внимание. Он даже сказал: «Просто туман приносит с собой сырость, а у людей, которые много странствовали и воевали, с возрастом начинают от сырости болеть суставы. Это неприятно, но ничего более страшного мы в тумане не видим».

По этим словам своего переводчика я понял, что он, как и другие викинги, готов на словах всячески отрицать безотчетный страх перед туманом и изображать полное безразличие к нему.

Получилось так, что наутро туман не растаял, а лишь слегка рассеялся. Хотя видимость немного улучшилась, но все равно все окружающие предметы виделись словно сквозь дымку; даже солнце, появившееся на небе, с таким трудом пробивалось сквозь эту пелену, что на него можно было смотреть, не прищуривая глаз.

В это самое время к берегу рядом с лагерем норманнов подплыла еще одна ладья, на которой прибыл знатный представитель их народа. Он был молод, с редкой еще бородой, и путешествовал лишь с небольшим отрядом слуг и рабов, а женщин с ними не было вовсе. Из этого я сделал вывод, что прибыл он сюда не для торговли, потому что в этих землях норманны занимаются в основном торговлей женщинами.

Вновь прибывший вместе со слугами затащил нос ладьи на берег, но не сделал и шага по направлению к нашему лагерю. До самого вечера он оставался у носа своего судна, и никто не подошел и не поприветствовал его, хотя все обитатели лагеря прекрасно его видели. Как я выяснил, они даже знали, кто такой этот юноша. Мой переводчик сказал:

– Он из того же рода, что и Беовульф, и на вечернем пиру ему окажут подобающие почести.

– А почему же он стоит возле своей ладьи и не подходит? – спросил я, удивленный.