Пожиратели мертвых (13-й воин)

Впрочем, не всегда мы ночевали в лесу, как и не всегда наш путь пролегал через лесные чащи. В некоторые леса Беовульф и его товарищи въезжали, не задерживаясь на опушке ни на минуту. Они порой скакали во весь опор прямо через лесные заросли, уверенные, что ничего плохого в этом лесу с ними случиться не может. В то же время на подходе к другим лесам Беовульф командовал сделать остановку, и каждый из воинов, спешившись, разжигал маленький костер и приносил своим божествам какую-то, пусть и скромную, хотя бы символическую жертву, будь то несколько сухарей или обрывок ткани. Лишь исполнив этот ритуал, они были готовы двигаться дальше. А в некоторые леса наш отряд вообще не углублялся. Мы объезжали эти чащобы по опушке, стараясь как можно быстрее обогнуть их.

Я спросил Хергера, почему мы так поступаем, на что он ответил: некоторые леса безопасны для путников, а некоторые – нет, но в дальнейшие разъяснения насчет того, в чем именно состоит эта разница и какие опасности таят леса, куда не рискуют заезжать даже такие храбрые воины, он не углублялся. Я повторил свой вопрос:

– Что же за опасность подстерегает нас в лесах, которые мы обходим стороной?

Его ответ был таков:

– Это то, чего ни один человек не может одолеть. То, что нельзя ни убить мечом, ни сжечь огнем, – и это может обрушиться на тебя, если зайдешь в такой лес.

– А откуда все это известно? – поинтересовался я.

Он засмеялся:

– Вы, арабы, всему хотите найти причины и разумное объяснение. Ваши души – просто мешки, набитые всякими доводами и причинами.

– А разве вас не беспокоят причины и объяснения? – удивился я.

– Все это бессмысленно и ни к чему хорошему не приводит. Мы говорим: человек должен быть умен в меру, но не слишком. Чересчур умный человек узнает свою судьбу заранее. Человек же, чей ум свободен от лишних забот, живет счастливо, а знание своей будущей судьбы еще никому не придавало спокойствия.

Я понял, что мне следует удовлетвориться этим ответом. За время, проведенное в дороге, я уже научился понимать Хергера и мог предугадать, собирается ли он продолжать тот или иной разговор. Порой я спрашивал его о чем-либо, и он давал ответ на мой вопрос. Если же ответ был мне непонятен, я продолжал свои расспросы, и Хергер с готовностью на них отвечал. Тем не менее бывали случаи, когда на свой вопрос я получал лишь короткий, односложный ответ, и при этом Хергер давал понять, что выбранная мною тема не представляется ему сколько-нибудь значимой или интересной. В таких случаях рассчитывать на дальнейшее обсуждение не приходилось. Если я пытался настаивать, мой собеседник ограничивался лишь отрицательным покачиванием головы.

Мы продвигались все дальше на север. Я могу лишь подтвердить, что во многих из этих лесов дикой северной земли человек действительно начинает испытывать безотчетное чувство страха. В чем тому причина, мне и по сей день неведомо. Ночами, сидя у костров, норманны рассказывают друг другу легенды и истории о драконах и прочих чудовищах, а также о своих предках, вступавших с ними в схватки и убивавших этих таинственных и зловещих обитателей леса. По их словам выходило, что нужно бояться кровожадных звероподобных созданий, обитающих в самой чаще этих лесов. Впрочем, сами они рассказывали свои легенды без какого бы то ни было страха, и лично я своими глазами не видел ни одного из описываемых ими чудовищ.

Однажды ночью я услышал какой-то рокот, который поначалу принял за гром. Однако мои спутники заявили, что это рык лесного дракона. Я не знаю, была ли это правда, и пишу лишь о том, что мне было сказано.

В северных странах холодный климат, постоянно идут дожди, а солнце выглядывает очень редко. Чаще всего небосвод затянут толстым слоем туч и облаков. Он кажется не голубым шатром, а низко нависшим потолком серого цвета. Люди, живущие в таком климате, лицом бледны, как лен, и имеют очень светлые волосы. После стольких дней пути я совсем перестал встречать загорелых или смуглых людей. Более того, обитатели деревень, через которые мы проезжали, оказывались просто поражены цветом моей кожи и черными волосами. Много раз бывало, что крестьянин, или его жена, или дочь подходили ко мне и осторожно трогали мою кожу, при этом стараясь потереть мои руки или даже щеки; Хергер со смехом объяснял, что они пытаются стереть краску, полагая, что без таких ухищрений человеческая кожа не может быть столь темного оттенка. Эти люди абсолютно невежественны и не имеют понятия о широте мира и многообразии народов, населяющих его. Иногда они настолько пугались моего внешнего вида, что даже не решались подойти ко мне близко. В одной деревне, названия которой я не знаю, ребенок, увидевший меня, настолько испугался, что заплакал и побежал к матери за защитой.