Пожирательница грехов

— Я уже восемь школ поменяла, — гордо сказала сестра. Я была младше, поэтому поменяла только две. Нэн все время училась в одной и той же. А потом она спустила пышную деревенскую блузку с плеч и показала, что у нее растет грудь. Ореолы вокруг сосков чуть-чуть набухли, а вообще-то Нэн была плоская, как и моя сестра.

— Подумаешь, — сказала сестра и задрала трикотажную кофточку. Так они соревновались, а я не могла с ними тягаться. Они обе менялись, а перемены все больше пугали меня. И я побрела обратно к дому Бетти, где меня ждало кривое недовязанное кукольное платье — я шла туда, где все оставалось по-старому.

Я постучала в стеклянную дверь и открыла. Я собиралась спросить: “Можно войти?” — как обычно. Но на сей раз я ничего не сказала. За круглым столиком из кованого железа сидела Бетти. В шортах и в полосатом топе, сине-белом, с брошкой в виде маленького якоря, сверху повязан фартук с цыплятами. Бетти просто тупо сидела — перед ней даже не было чашки с кофе, — бледная и растерянная, как будто ее ударили ни за что ни про что.

Она увидела меня, но не улыбнулась и не пригласила войти.

— Что же мне теперь делать? — спросила она.

Я оглядела кухню. Все как прежде: на плитке — кофейник с ситечком, стеклянная птичка все так же качалась над чашей с водой, — никаких разбитых тарелок, никакой воды на полу. Что случилось?

— Ты заболела? — спросила я.

— Ничего тут не сделаешь, — сказала Бетти.

Она выглядела так странно, что я испугалась. Я выбежала из кухни и помчалась, перескакивая через травяные кочки, к маме — мама всегда знала, как поступить.

— С Бетти что-то случилось, — сказала я.

Мама месила тесто в миске. Она соскребла тесто с ладоней, вытерла их о фартук. Она не удивилась и не спросила, что стряслось.

— Сиди тут, — сказала мама. Взяла сигареты и вышла из дому.

Вечером нас уложили спать рано, потому что маме нужно было поговорить с отцом. Мы, конечно, подслушивали — еще бы, при таких стенах.

— Я чуяла, что это случится, — сказала мама. — Давно чуяла.

— Кто она? — спросил отец.

— Бетти не знает, — ответила мать. — Какая-то городская.

— Бетти дура, — сказал отец. — Она всегда была дура. — Позднее, когда уже никто не удивлялся, что мужья уходят от жен и наоборот, мой отец часто повторял эту фразу. Неважно, кто от кого ушел, — отец всегда говорил, что дура — женщина. А вот его жена — не дура, и это был его самый большой комплимент.

— Может быть, она и дура, — ответила мама. — Только лучше нее он не найдет. Она на него жизнь положила.

Мы с сестрой перешептывались. По ее теории, Фред убежал от Бетти к другой женщине. Невероятно: неужели так бывает? Я сильно расстроилась и не могла заснуть, и очень долго после этого ужас как нервничала, когда отец не ночевал лома, что бывало довольно часто. А вдруг он никогда не вернется, думала я.

Мы больше не виделись с Бетти. Мы знали, что она сидит в коттедже, потому что каждый день мама носила ей свою жесткую неказистую выпечку. Можно было подумать, что кто-то умер. Нам строго-настрого запретили ходить к Бетти и подглядывать в окна — мама нас видела насквозь.

— Она в черной тоске, — сказала мама, и я сразу представляла Бетти, измазанную чем-то черным.

Мы не видели Бетти и в тот день, когда отец посадил нас в подержанный “студебеккер”. Салон машины был загружен под завязку, и мы сестрой еле втиснулись на заднее сиденье. Потом мы выехали на шоссе, и долго-долго — целых шестьсот миль — ехали до Торонто. Отец снова поменял профиль работы — стал заниматься строительными материалами. Он был уверен, что, поскольку в стране экономический подъем, на этот раз он точно не ошибется. Сентябрь и половину октября мы жили в мотеле, а отец подыскивал дом. Мне исполнилось восемь, а сестре двенадцать. Мы пошли в новую школу, и я почти забыла про Бетти.

Но через месяц после моего двенадцатилетия однажды вечером к нам на ужин пришла Бетти. Теперь у нас особенно часто бывали гости, иногда такие важные персоны, что нас с сестрой кормили отдельно перед их приходом. Моей сестре было все равно, к тому времени у нее уже были парни. А я еще училась в школе и носила фильдекосовые чулки, а не капроновые со швом сзади, как сестра. И еще у меня были скобки на зубах. В моем возрасте сестра тоже носила скобки, но даже в них умудрялась выглядеть лихо — и я так мечтала тоже иметь полный рот серебряных заклепок. Но сестра давно исправила зубы, а мои скобки жали, и я из-за них еле ворочала языком и шепелявила.

— Ты ведь помнишь Бетт, — сказала мама.

— Элизабет, — поправила Бетти.

— Ну да, конечно, — сказала мама.