Пожирательница грехов

– Надеюсь, ты не станешь без конца приглашать ее в гости, – сказал отец. Бетти по-прежнему раздражала его, хотя очень переменилась. За столом она смеялась непривычно много и все время закидывала ногу на ногу.

– Мне кажется, я ее единственная подруга, – говорила мама. Она не говорила, кто для нее Бетти, но если в разговорах с мамой отец произносил «твоя подруга», мы понимали, кого он имеет в виду. У мамы водилось много подруг, ведь у нее был талант выслушивать людей, и теперь отец использовал этот мамин талант для бизнеса.

– Она сказала, что больше никогда не выйдет замуж, – сказала мама.

– Она дура, – сказал отец.

– Уж если кто и создан для замужества, так это Бетти, – говорила мама. После этой фразы я еще сильнее стала бояться за свое будущее. Если всех достоинств Бетти не хватило, чтобы удержать Фреда, у меня точно нет надежды. Я не была такой обаятельной, как моя сестра, но надеялась, что при определенном старании научусь всяким хитростям. В школе нам преподавали домоводство, и наша учительница говорила, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок. Я знала, что это неправда – моя мама так и осталась горе-кухаркой и, если закатывала важный ужин, приглашала помощницу. А я корпела над бланманже и свеклой по-гарвардски, словно уверовала в ту домоводческую заповедь.

Мама приглашала каких-нибудь холостяков из наших знакомых, чтобы свести их с Бетти. За столом Бетти была весела, смеялась, некоторым даже нравилась, но все без толку.

– Неудивительно, ведь она перенесла такую травму, – сказала мама. Я уже была достаточно большая для таких разговоров, да и сестра вечно где-то гуляла. – Я слышала, что Фред убежал с секретаршей из компании, где он работал. После развода он даже на ней женился. – Была еще одна история, связанная с Бетти и Фредом, сказала мне мама, только я не должна об этом упоминать, а то Бетти расстраивается. Брат Фреда был дантистом – так вот, он убил жену, потому что спутался – мама смаковала это слово, «спутался», будто речь шла о десерте, – этот дантист спутался со своей помощницей. И он засунул жену в машину, а к салону подвел шланг от выхлопной трубы и потом пытался представить это как самоубийство. Но полиция разобралась, и дантиста посадили в тюрьму.

После этого мой интерес к Бетти возрос чрезвычайно. Так значит, это у Фреда в крови – спутываться с женщинами. И Бетти тоже могли убить. Теперь, когда Бетти смеялась, я знала, что это маска, за которой скрывается раненая женщина, мученица. Бетти не просто бросили. Даже я понимала, что положение брошенной женщины совсем не трагическое, это унизительно и смешно. Но у Бетти все было по-другому: ее чуть не убили. Скоро я уже не сомневалась, что именно так воспринимает себя и сама Бетти. Строгая и недоступная, она держала на расстоянии всех неженатых мужчин, которых подсовывала ей мама. Бетти была окутана зловещей аурой жертвенной крови. Бетти прошла через это, она знала, что это такое, осталась жива и теперь посвящала всю себя, посвящала… ну… чему-то такому, иному.

Но я не могла долго идеализировать Бетти. Потому что у мамы скоро кончились неженатые мужчины, и Бетти сидела у нас за ужином одна. Она беспрестанно и во всех подробностях рассказывала про своих коллег – точно так же, как когда-то рассказывала про Фреда. И скоро мы уже знали, какой кофе пьют эти коллеги, которые из них живут со своими матерями, где они стригутся и как обставлены их квартиры. У самой Бетти была очень милая квартирка на Авеню-роуд, она лично переделала ее и сама сшила чехлы для мебели. Бетти была предана своему шефу, как когда-то Фреду. Она делала для него все рождественские покупки, и каждый Новый год мы знали, что подарено сотрудникам, жене и детям и сколько это стоило. Бетти вроде была счастлива.

Ближе к Рождеству Бетти зачастила к нам: мама говорила, ей жалко Бетти, потому что у нее нет семьи. Бетти все время дарила нам с сестрой такие подарки, словно мы все еще маленькие, – «Парчизи»[4] или ангорские варежки на размер меньше. И я потеряла к Бетти всякий интерес. Даже ее постоянная веселость стала мне казаться ненормальной и ущербной – на грани идиотизма. Мне было уже пятнадцать, и на меня находили приступы подростковой депрессии. Сестра училась в университете Куинз: иногда мне перепадали ее наряды из тех, что ей наскучили. Моя сестра была не то чтобы красива – слишком большие глаза и рот, – но все находили ее живенькой девушкой. А меня находили милой. Я уже сняла скобки, но толку было мало. И вообще, по какому праву Бетти такая веселая? И когда она ужинала у нас, я извинялась и уходила к себе в комнату.

Как-то весной, когда я училась в одиннадцатом классе, я вернулась из школы и увидела, что мама сидит в гостиной и плачет. Мама так редко плакала, что я испугалась, вдруг с отцом приключилась беда. Я уже не боялась, что он ее бросит, – эти страхи были позади. А вдруг он погиб в автокатастрофе?

– Мам, что случилось? – спросила я.