Пожитки. Роман-дневник

– Ем я… – недовольно бурчит дядя Коля и тут же подключает завод: – Нет, ты представляешь?! Я как человека просил его, телевизор тогда сломался – помнишь, с трубкой? – говорю ему, спрашиваю, сделать сможешь? «Все, все, сделаю». Сделал, называется. Поставил какую-то. На помойке, наверное, нашел – там зеленое одно. Я за ним месяц бегал! Он мне: «Ты паспорт от телевизора дай, без паспорта не чинят». Взял паспорт и пропал. Все!! Ни телевизора, ни паспорта! Это нормально?! Антенну тогда приволок. Купи, говорит, со скидкой. Я повесил, а она кривая. Мне потом сказали – в магазине в два раза дешевле. Вот он какой, твой Витька!!

– Я-то тут при чем?! – возмущается maman.

Дядя Коля не слышит.

– Помню, денег нет, есть нечего. Приходит. «Я там картошки привез, возьми мешок. Крупная, отборная». Купили. Стали есть – она сладкая вся. Ты, говорю, что ж делаешь?! Он: «Мы такую любим». Как только совести хватило! Подлец такой! Я с тех пор – ни-ни. Даже не подхожу. И видеть его не хочу! Ни его, ни родственников его!! И даже не говорите мне ничего!! И чтоб имени его вслух при мне произносить не смели!!!

– Так я… – обмирает maman. – Так ты ж сам! Только что сам все произнес!!

– Да?..

Дядя Коля замешкался ровно на секунду.

– Ну – в следующий раз.

5

Глубоко за полночь, долго прилаживался ко сну. Надувная постель в эпицентре второго этажа подобна плантации силиконовых буферов. Тактильные ощущения привычно путают мысли.

«А если бы можно было все обнулить? – думал я. – Начать с чистого листа? Без вериг греха, дурной памяти и прочей наследственности из разряда тяжких? Как бы это все было?»

А вот так же все по-дурацки, наверное. Сначала на какое-то время «картинка» тебя обессмысливает, потом ты годами пытаешься оправдать хромающий на обе ноги выбор, ищешь несвойственные «идеалу» свойства, корежишься сам, «находишь себе занятие», как то: узаконить отношения, родить одно чадо, другое чадо, взять ипотеку, присовокупить к ней парочку кабальных автокредитов, благополучно состариться, заболеть и умереть. И все действительно складывалось бы до некоторой степени благополучно, не подозревай ты, что существование в заданных не тобой обстоятельствах, но произошедших напрямую от того стародавнего гормонального первотолчка, который ты сам радостно оформил как стартовый выстрел в голову судьбы, становится попросту говном, учитывая, сколь шаблонным вышел жизненный путь и до какой степени подчинен он зоологии вида. Нет тут ангелов рядом. И не предвидится.

* * *

Разум забился в судорогах дремоты и явил узкое пространство, разделяющее два дома. Между этим домом и тем совсем мало места, два грузовика бы не разъехались, поэтому приходилось сильно наклонять голову, словно курица со свернутой шеей, иначе не разглядеть происходящее наверху. Там, под самой крышей, из окна высовывался кто-то из местных, в затрапезном виде – мужчина под пятьдесят с дряблым, вулканизированным жировыми складками телом, отчасти покрытым грязной майкой, с грязными же, темно-серыми космами волос на голове, с усами, кончики которых давно обтрепались, усы придавали всему лицу выражение суровой осмысленности, становилось понятно, что совершаемые действия имеют большое символическое значение, хотя оставалось непонятным, как он умудряется двумя руками держать на весу сразу трех детей, впрочем, детей маленьких совсем, удивительных, казавшихся очень цветными по сравнению с тем, кто держал их – блеклым, но внушительным человеком, чьих мотивов наверняка достаточно для исполнения задуманного, и он тщательно расходовал силы, поэтому избавился от одного из детей почти сразу, придерживая двух оставшихся – мальчика и девочку – левой рукой, а кисть правой сложил в кулак и направил указательный палец вверх, к небесам; демонстрация восклицательного знака происходила безмолвно, молчали и дети, близость друг к другу придавала им силы выдерживать тянущуюся минуту, еще одну и еще, а в следующую мальчик полетел вниз, быстро и довольно недолго, там шесть этажей всего, кажется, только сейчас девочка осознала в полной мере, какая судьба для нее уготовлена, ручками она провела по лицу, будто бы смахивая с него паутину, или… поправляла волосы, желая перед смертью выглядеть опрятной, ее смерть задерживалась, малышка упала чуть дальше, у стены дома, на небольшую кучу битого кирпича, кто-то из проходящих мимо подобрал брошенную рядом рогожку, укрыв ею тело ребенка, две маленькие босые ноги в сандаликах остались на виду и беспрестанно шевелились, выдавая слабые конвульсии за попытку к бегству, приковывая к себе взгляд, завораживая и ужасая, истязая и мучая вопросом: зачем же так? зачем все это? зачем это все мне? – я не хочу знать это и не хочу видеть, я не могу оставаться безвольным рабом происходящего, избавьте меня от него, не показывайте мне его, не надо, прошу вас, не-на-да-а!..

* * *