Так как всех сразу переписать нельзя, несколько групп строят и выгоняют колоннами на работу. Я попадаю в одну из таких колонн — человек двести — на очистку дорог около Магадана. Бесплатная и принудительная работа, конечно, никого не привлекает, да и конвой не особенно усердствует — они в этом не заинтересованы, их дело — следить, чтобы никто не убежал и не потерялся. Зато они оказались заинтересованы в другом: несколько солдат начинают обходить всю колонну и о чем-то договариваются с бригадирами. Разносится весть: если кому нужно купить табаку, папирос, спичек или еще что-нибудь — давайте деньги, конвой принесет.
Люди вытряхивают сохранившуюся мелочь и рублевки и передают охранникам. Конечно, ни денег, ни папирос, ни охранников мы больше не видели, а через три часа нас пригнали обратно в лагерь. Так понимали свою задачу по охране Родины и служению народу бойцы-чекисты «славных органов». Уверен, что это делалось не без ведома их комсостава. А ведь большинство из них наверняка были комсомольцами или коммунистами — «совестью народа». Нечистой оказалась эта совесть…
После переписи и кормежки на другой день утром нас прогнали через душевую-санпропускник. С одного конца входили в своей одежде, здесь раздевались догола, мылись под душем и выходили с другого конца, уже одетые во все лагерное: пара белья, телогрейка, ватные штаны, валенки, портянки, шапка-ушанка. Когда кое-кто из прибывших пытался пройти снаружи бани к входу, где была накидана наша «вольная» одежда, чтобы взять что-то дорогое себе, он натыкался на злобно ругающихся придурков.
Они рылись в вещах, обшаривали карманы и складывали все наиболее ценное в отдельные стопки — очевидно, для продажи.
Все это не могло делаться без ведома и содействия начальства, которое, конечно, получало свою долю.
Глава 10
Колымская трасса
Над одним из лагерных бараков висел лозунг: «Колыма нуждается в смелых, энергичных людях». Это как-то льстит самолюбию: значит, и мы такие?
Встречаю кое-кого из знакомых по МОГЭСу, спрашиваю Костю Солоухина:
— Ну как? Куда отправляют?
— Записался плотником — поеду на стройку.
Меня записали как инженера-электрика, однако инженеров тут и без меня, видно, достаточно.
Утром нас по двадцать — двадцать пять человек усадили в грузовые машины, и мы выехали на трассу, которая от Магадана вела на северо-восток, в глубь материка. В каждой машине было по два конвоира: один сидел в кабине, другой — с нами в кузове; время от времени они менялись. Через девяносто километров первый поселок — Палатка.
Здесь гораздо холоднее, чем в Магадане, но зато почти нет ветра. Все кругом бело от глубокого снега, справа и слева — вздымающиеся бесконечными волнами сопки, дорога все время поднимается вверх, иногда вьется серпантином, преодолевая перевал. Дорога проходит в безлюдной местности, хотя движение довольно оживленное. Железных дорог здесь нет (до Палатки уже в наше время проложили узкоколейку), и все снабжение этого огромного края, расположенного между Охотским морем и бассейнами рек Колымы и Индигирки, держится исключительно на автомобильном транспорте. Самые отдаленные прииски находятся почти в тысяче километров от Магадана.
Изредка попадаются занесенные снегом «командировки» — так называются лагерные поселки дорожников из трех-четырех домиков. Ясно. Морозно. Несмотря на то что на нас ватные штаны, телогрейки, валенки с шерстяными портянками, ватные бушлаты-полупальто, шапки-ушанки, встречный ветер от движения машины находит все время щели и забирается под одежду.
Ослепительно сверкает снег. Горы становятся все выше, грознее, суровее, дорога часто проходит по краю пропасти, но колымские шоферы к этому привыкли и почти не сбавляют скорости.
Поздно вечером прибываем в Атку. Поселок расположен высоко над уровнем моря, кругом скалистые сопки. Справа полнеба загораживают две огромные сопки, похожие на двугорбого верблюда.
Здесь мы делаем остановку на ночь. Располагаемся в большом бараке — лагерной столовой, где недавно закончился ужин. Нам выдают по миске рыбного супа и по куску хлеба. Ложимся спать вповалку на полу. Здесь нас человек пятьдесят — две машины. От Магадана мы проехали двести шесть километров.
Утром — подъем и едем дальше. Дорога спускается за перевал, сопки становятся меньше и не так угрюмы, как в Атке, где они как ворота в сказочное царство вечного льда и молчания. Вдоль долины речки видны негустые заросли тополя, в ложбинах между сопками — голые палки лиственниц.