Поживши в ГУЛАГе. Сборник воспоминаний

После обыска на квартире жену вызывали несколько раз ночью в МГБ; ее запугивали, заставляли сказать, что я якобы встречался во Владивостоке с какими-то неизвестными личностями. Жену каждый раз подолгу не выпускали. Но она не дрогнула, она говорила обо мне то, что было на самом деле. За домом МГБ установило наблюдение. Когда мое дело было уже сфабриковано, наблюдение за домом сняли. Жене предложили покинуть Владивосток и взять развод. Развод она взяла после суда, но пока оставалась в городе, а когда меня уже вывезли из Владивостока, то про нее забыли. У МГБ были еще другие заботы. Так и осталась она жить одна. Пока я еще находился во Владивостоке, она морально и материально поддерживала меня. Ее мысли и стремления были направлены ко мне. Ее моральная поддержка придавала мне силы, и мне было легче переносить тяготы нелегкой жизни.

Когда я находился в первом лагере, на мысе Лазарева, она не только всячески поддерживала меня, но, невзирая на все запреты, кордоны и посты, добралась ко мне на мыс, за что я очень ей благодарен и помню об этом всегда. Все последующие годы она продолжала меня поддерживать всеми своими силами и возможностями, и было такое чувство, что она рядом со мною. Я ее часто видел во сне, но это было уже в Якутии.

Она поддерживала меня всегда, хотя и не была уверена, что мы когда-нибудь еще сможем встретиться. Она знала, что осужденных по политической статье после окончания срока не выпускают, а дают новый срок, и так до нескончаемости.

Глава 11 Якутия

Итак, в какой-то небольшой срок летне-осеннего периода 1953 года с Сахалина я добрался до поселка Усть-Нера. «Добрался» не то слово: меня, как и тысячи других, везли морским и сухопутным путем с усиленной охраной с собаками, не оставляли и все невзгоды.

В этом поселке долго нас, политических, не держали — наверное, около дней десяти. Помню, водили на работу — строить бараки. Лагерь был пересыльным, значит, путь предстоял еще дальше.

Действительно, отсюда готовили партии заключенных для отправки еще дальше на север. В поселке лежал снег, были небольшие морозы, а мы в летней одежде. Пришел день, и в одной из партий для отправки оказался и я. Нас посадили в самолет «Дуглас». Это транспортный американский самолет; такие самолеты видел я на Аляске. Наша группа состояла из восемнадцати заключенных и двух конвоиров. Когда мы летели, то на лицах конвоиров был страх: они боялись, думая, что мы можем их убить, но таких мыслей у нас не было.

Два часа летного времени, и мы уже в лагере поселка Батыгай. Огромный лагерь, тысячи на три. Здесь есть уголовники и политические. Заключенные работают в шахтах по добыче касситерита и еще какой-то руды. Здесь же, в поселке, фабрика по обогащению руды. Обогащенная руда в небольших сумках разных цветов под усиленной охраной в определенное время отправлялась в самолет для дальнейшей транспортировки. Думаю, что это и была урановая обогащенная руда. Кто работал в шахтах, получал зачеты.

Если план выполнялся на 151 %, к одному отбытому дню добавляли еще два — значит, срок сокращался. Кроме этого, существовало еще досрочное освобождение по ²/₃ (по отбытии двух третей срока), но этот указ распространялся не на всех.

В первые же дни я узнал, что у многих заключенных есть зачеты по два, три, четыре года, даже по пять лет, и если бы к ним применить ²/₃, то они должны были бы быть уже на свободе, а они все по-прежнему находились в лагере.

В этом лагере в основном были с большими сроками — от 10 до 25 лет. Здесь я встретил много тех, кто вместе со мною был в трюме парохода «Феликс Дзержинский». Я обрадовался, что встретил единомышленников. Они все были в бригадах. Нашу группу распределили тоже по бригадам. Я попал в бригаду строителей, отработал уже несколько дней. Требовались печники. Я подумал, что печником все же будет легче, и дал согласие на эту работу.

Печное дело я освоил еще на службе благодаря одному матросу — это было в 1948 году в Советской Гавани. Нас оказалось в лагере два печника, водил на работу один конвоир, и не с винтовкой, а с наганом; это уже как-то было морально легче. Мороз был уже под 30 градусов. Наши кирзовые сапоги по дороге замерзали, но, придя к месту работы, мы отогревались — все же в помещении было тепло.