Пожизненный срок

Анника выпрямила спину.

Джимми Халениус, статс-секретарь, босс Томаса и правая рука министра.

— Да, — ответила она, — это я.

— Спасибо за тот обед, я должен был поблагодарить за него, хотя это и происходило давно.

Да, они когда-то встречались на том роковом обеде, который они с Томасом устроили на вилле в Юрсхольме за несколько дней до пожара.

— Спасибо, — сухо произнесла Анника.

«Это правильный ответ? Разве так надо отвечать на благодарность за гостеприимство? Надо перечитать книгу Магдалены Риббинг об этикете».

— Я прочитал служебную записку Томаса, которую он прислал мне на электронную почту, и мне надо немедленно с ним связаться. Ты можешь отправить ему сообщение?

— Зачем? — спросила она. — Что за срочность?

Собеседник умолк. Его добродушно-насмешливый тон заставил Аннику ждать сального или сексистского ответа, чего-то вроде: не стоит тебе забивать этим свою хорошенькую головку или что-нибудь подобное. Но Халениус ничего такого не сказал.

— Я оставил ему сообщение на голосовой почте, но он мне не ответил, — произнес он почти жалобно.

Анника тяжело вздохнула.

— Он сегодня работал дома, потому что заболела Эллен. Вечером я его увижу, потому что сижу с детьми. Он с Софией идет в оперу…

Анника замолчала, прикусив язык. Зачем она рассказывает все это Джимми Халениусу?

— Попроси его мне позвонить, — сказал он.

— Ибо в противном случае я прочитаю об этом завтра во всех утренних газетах? — выпалила она, не в силах удержаться. «Зачем я это говорю?»

Но статс-секретарь в ответ лишь коротко рассмеялся.

— Ну да, что-то в этом роде, — сказал он и положил трубку.

Анника несколько секунд стояла посреди комнаты с трубкой в руке.

Томас, очевидно, ничего не сказал на работе о своем разводе. Да, собственно, зачем бы он стал это делать?

Она положила трубку на базу и собрала остальное белье. Последней вещью в стопке была голубая кофточка, которую Томас подарил ей на прошлое Рождество, единственная уцелевшая вещь из прошлой жизни. Эта кофточка была на ней, когда горел дом. Анника хотела надеть ее сегодня, чтобы восстановить связь времен, чтобы соединить личность, какой она была тогда, с личностью, которой стала теперь. Она знала, кроме того, что нравилась Томасу в этой кофточке. Низкий вырез и украшения подчеркивали ее женственность. Кофточка была, правда, не в ее вкусе, но Аннике нравился ее васильковый цвет.

Она смяла кофточку и бросила в корзину, сдерживая слезы. «Какая мне разница, что он думает?»

Дом цвета меда, тяжелая лепнина, просвинцованные стекла окон в глубоких амбразурах. Это было солидное вложение денег семейства Гренборг.

Анника стояла в темноте на противоположной стороне улицы, глядя на этаж под крышей, на яркий свет, лившийся из косых слуховых окон.

«Они там, они там, где горит этот нестерпимо белый свет».

Анника уже один раз была здесь. Год назад, в ноябре, на следующий день после того, как поняла, что у Томаса роман. Она тогда стояла на этом самом месте и смотрела на дом. Голова закружилась, и ей пришлось ухватиться за стену, чтобы не упасть. Некоторое время ей потребовалось, чтобы справиться с головокружением и подступившей к горлу тошнотой. Потом она собралась с духом и, перейдя улицу, подошла к резным темно-коричневым дверям.

Кода она не знала и поэтому нажала кнопку домофона.

Ответила она, София Е…вая Сучка Гренборг:

— Входи, входи, здравствуй. Шестой этаж, на самом верху, в пентхаусе…

«Пентхаус? Господи помилуй!»

Подъезд был выложен желтым и черным мрамором, нижняя часть стен облицована темными деревянными панелями. На стенах светильники из дымчатой бронзы. Пол устлан синим ковром, мягким, как гагачий пух.

Медленно, слегка пошатываясь, Анника принялась подниматься по лестнице.

Чердачный этаж был наименее интересным из всех этажей здания. Белая металлическая дверь с сигнализацией в середине выбеленной кирпичной стены. Она помнила табличку из полированной стали. Рядом теперь красовалась картонка со сделанной от руки надписью: «Т. Самуэльссон».

Анника нажала кнопку звонка.

Слава богу, дверь открыл Томас.

Она не видела его с июля.

Он коротко остриг волосы. Теперь они торчали ежиком надо лбом, и это придавало ему странный и непривычный вид. Такая стрижка делала его намного старше. Черты лица казались более резкими. На нем были черный костюм и начищенные до зеркального блеска туфли.

«Раньше его туфли чистила я. Интересно, теперь он делает это сам?»

— Тебе не разрешают полностью написать твое первое имя? — спросила она, ткнув пальцем в табличку.

— Ты немного задержалась, — заметил он. — Мы уже уходим.

Томас явно нервничал. Отвернувшись, он снял с плечиков пальто, висевшее на фигурной кованой вешалке.

Из-за спины Томаса выпорхнула София Е. С. Гренборг. Она развела руки и расцвела приветливой улыбкой.

На ней была ярко-желтая кофточка, которая в сочетании с ее желтыми волосами делала Софию похожей на пасхального цыпленка. Анника не сразу поняла, что эта кофточка такого же фасона, как и ее васильковая кофточка. «Какое счастье, что у меня не было времени ее постирать».

— Мама!