Пожизненный срок

— Учитывать все возможности? — спросила она. — Ради чьей выгоды? Ваших акционеров? Как насчет нас, людей, которые все эти годы исправно платили вам деньги и которых теперь вы просто не берете в расчет? Да еще и обвиняете в умышленном поджоге!

Томас тоже встал и взял Аннику за руку.

— Должен извиниться за несдержанное поведение моей… жены, — сказал он сдавленным голосом и потащил Аннику из кабинета.

Анника поплелась за ним, как безвольная кукла, висевшая на плече сумка немилосердно била ее по ногам.

Они вышли в коридор и направились к лифту. Томас нажал кнопку первого этажа и не отпускал руки Анники до тех пор, пока не закрылись металлические двери. Анника задыхалась от ярости, сердце было готово выскочить из груди.

— Прости, — сказала она, — я не хотела срываться.

Томас стоял молча, прислонившись спиной к стене лифта, подавшись вперед и опустив голову. Волосы упали ему на лицо.

Аннике вдруг захотелось протянуть руку, откинуть ему с лица волосы, погладить по щеке, поцеловать и признаться в любви.

— Прости, — шепотом повторила она.

Лифт, вздрогнув, остановился, двери открылись. Томас поудобнее ухватил портфель и быстро зашагал к выходу. Аннике, чтобы не отстать, пришлось бежать следом, глядя в его упрямый затылок.

— Подожди, — сказала она. — Подожди минутку, нам надо поговорить…

Они вышли на окутанную серым туманом улицу. В уши ударил невыносимый шум уличного движения — в нос резкий запах выхлопных газов.

— Томас, — сказала она, — ты не хочешь повидаться с детьми? Что мы будем с ними делать?..

Он остановился, обернулся и взглянул на Аннику новыми, чужими глазами — припухшими и хищными.

— Что еще за игру ты затеяла? — с трудом выдавил он из себя.

Она протянула руку, чтобы коснуться его щеки, но Томас отпрянул, и Аннике показалось, что он сейчас плюнет ей в лицо.

— Томас, — произнесла она, и мир вокруг перевернулся, все звуки исчезли. Рука, которой она хотела его приласкать, бессильно легла на грудь.

— Ты потеряла всякую способность владеть собой, — сказал он и сделал еще один шаг назад.

Она подошла к Томасу и встала рядом, испытывая страстное желание прикоснуться к его волосам.

— Я сделаю все, что ты скажешь, — произнесла она, вдруг поняв, что плачет.

— Где сейчас дети?

Руки Анники задрожали, надвигалась паника. «Все хорошо, все замечательно, мне нечего бояться, мне абсолютно нечего бояться…»

— Они с Тордом. Он сказал, что присмотрит за ними, пока я…

— С Тордом? С каким еще Тордом? Я заберу у тебя детей.

Его ярость окатила Аннику ледяной волной. О чем он говорит? Чего он хочет?

«Он зол и расстроен. Он хочет причинить мне боль».

Мир вернулся на свое место вместе с дождем и уличным шумом.

— У тебя ничего не выйдет, — сказала она, заметив, что пульс стал спокойнее.

Томас повернулся, сделал несколько шагов в сторону Ётгатан, потом вернулся и вперил в Аннику горящий ненавистью взгляд.

— Моих детей нельзя доверять такому человеку, как ты, — сказал он. — Я обращусь к юристам и добьюсь единоличной опеки.

Она смотрела в глаза Томасу и не узнавала его.

— Ты не справишься с Эллен и Калле, — сказала она. — Ты никогда не справлялся.

— Ну, во всяком случае, им не придется жить под одной крышей с какой-то поджигательницей!

Последнее слово он выкрикнул.

«Так вот до чего они вместе додумались».

Анника мгновенно успокоилась.

Отлично, пусть будет так.

Она отвернулась, ощутив охватившую ее печаль.

— Завтра я пойду к юристу, — сказал Томас. — Я хочу как можно быстрее оформить развод и забрать детей.

Она посмотрела на него сквозь навернувшиеся на глаза слезы.

«Такое со мной уже было. Было, со Свеном».

Она непроизвольно вздохнула и напряглась, готовая бежать. Над ней нависало лицо Томаса. Он так сильно стиснул челюсти, что побелели скулы.

«Нет, это совсем другое. Томас, по крайней мере, не собирается меня убивать».

— Я думаю, что мы будем брать детей на неделю по очереди, — смогла внятно произнести Анника. — Ты можешь забирать их по пятницам.

Он снова перехватил портфель, отвернулся и пошел прочь к Ётгатан, наклонившись вперед и ссутулив плечи от ветра.

«Я не умираю. Я не умираю, мне это просто кажется».

Нина вошла в отдел с чувством грызущей тревоги. Она позвонила в отдел поздно вечером, чтобы сказать, что не успеет к концу смены, но Пелле Сисулу уже закончил работу и ушел домой.

Она направилась к комнате дежурного офицера, но остановилась, не дойдя метра до двери.

В комнате Кристер Бюре разговаривал с дежурным начальником о каком-то трупе. Возникли проблемы со свидетельством о смерти и исчезновением каких-то лекарств с места происшествия.

Нина поколебалась: может быть, ей уйти и вернуться позже?

— Не волнуйся об извещении о смерти, — услышала Нина голос Пелле Сисулу. — Я об этом позабочусь.

Кристер Бюре вышел из комнаты шефа, покосился на Нину и зло прищурил глаза.

Нина пригладила волосы и вошла в кабинет. Шеф стоял спиной к двери, помещая папку на полку. Его широкая спина почти целиком загородила окно.

Нина постучала по дверному косяку, и Пелле оглянулся.

— А, — сказал он, возвращаясь к столу. — Вот и ты.