Позиция

Но случилось так, что через несколько минут Грек забыл обо всем. И о Шевелии, и о часах, и о своих намерениях.

Только он вошел в кабинет, как за ним, сторожко озираясь, проскользнул Любка. Экспедитор прислушался к отдаленным шагам в коридоре, сел на краешек стула напротив Василя Федоровича. Степан Карпович заискивал перед Греком, хотел перед ним оправдаться, отвести от себя подозрение — все вместе. Но, очевидно, не слишком хотел, чтобы его тут видели. Ему не терпелось первым «выдать» Греку всю информацию, но так, чтобы об этом никто не догадался. Сейчас он всю душу свою отдавал Греку, а может, и не Греку, а его должности, которую тот осуществлял, потому что и Куриленко Любка уже отдал частицу души. И все-таки Грек — это Грек, председатель и человек, которого Степан Карпович боялся. Уважал и боялся и только потому доверял самые тайные свои мысли. Дело в том, что, отираясь повсюду, Степан Карпович, как ему казалось, набрался досыта наук, культуры и умения руководить. Простым смертным, а в первую голову жителям Сулака, с ним было трудно общаться запросто. Обо всем у Степана Карповича было свое мнение, он его высказывал не прямо, а экивоками и несколько свысока. Любка сознательно утаивал свою точку зрения, и хотя и понимал, что так не годится, просто не мог скрыть высокомерия («Скажи-ка, а ты «Медного всадника» видел?»), а собеседники на это обижались и презирали Любку: Дупель, мол, никогда не станет единицей. Но Любка был о себе иного понятия, считая, что давно готов для более значительных должностей, только никто этого не может оценить. Может быть, когда-нибудь оценит Грек?!

Степан Карпович всю жизнь числился на руководящей работе и был твердо убежден, что только гримасы судьбы и чужое недоброжелательство не дали подняться его карьере круто вверх. Диво дивное: все знали, что он не годится в руководители, но как бы свыклись с тем, что Любка может ходить только при черном, на две застежки, портфеле. В нем Любка носил мыло, бритву да некоторые мелочи, без которых не обходится ни один командировочный… ну и, конечно, бумаги. Все давно смирились с тем, что ничего другого Степан Карпович делать не будет. Любка и вправду ничего не делал. Если, бывало, оставался без должности, то сидел и ждал. Упрямо, до полного безденежья сидел, но вилы в руки не брал. И начальство всегда капитулировало, подыскивало ему новую должностишку. На что уж непоколебимый мужик Василь Федорович Грек, но и он не устоял перед фанатичным смирением Любки и назначил его в экспедиторы. За свои пятьдесят три года Степан Карпович перебывал на бесчисленных колхозных должностях: завхозом, заведующим мельницей, счетоводом всех рангов и служб, уполномоченным, а раньше — заведующим сепараторным пунктом, старшим объездчиком — всего не упомнить.

Его остренькое птичье личико вечно имело вид таинственно-деловой и озабоченный, это выражение не оставляло его и во сне, и, наверно, с ним Степан Карпович отправится в последнюю командировку, из которой уже не возвращаются.

Его постоянной заботой было произвести на других впечатление, заморочить, сбить с толку. Говорил он — как горох из рукава сыпал и, между прочим, мог загнать себя до полусмерти, выполняя указания, умел быть пунктуальным и точным, но эта пунктуальность и точность оборачивались мелочностью, настырностью. Правда, подворачивались должности, на которые и идти никто не хотел. Вот хотя бы экспедитор… Подремли-ка по чужим приемным, побегай-ка за подписями да визами, поспи в гостиничных коридорах на раскладушках — не захочешь и черного портфеля о двух замочках, и полномочных поручений на свое имя, и личного телефона в доме.

Любка же за эти регалии был готов терпеть все. Трясся на прицепе с яблоками до Ленинграда, околачивался по глухим станциям Белоруссии, разыскивая присыпанные мусором груды минеральных удобрений, потел под жарким таврийским солнцем, приобретая сходство с древнеегипетскими мумиями, но выпускать из рук портфеля не собирался. Наверно, чуял, что это последнее местечко. Другого уже не будет. И все должности перебрал, и сам он уже не тот, и… Грек не даст. Не даст, хотя ни разу не выругал, не сделал замечания, и вообще между ними сложились странные отношения. Сверх меры серьезные, сверх всякой меры деловые, и только один человек знал, что за всем этим стояла игра. Этим человеком был сам председатель. Задания экспедитору он давал только строго сформулированные, обговоренные и с таким видом, что, мол, только Любке и можно доверить это дело и что только тот способен его выполнить. И тот выполнял точно и неукоснительно.

Любка все это дни волновался и трепетал. Что, если он лишится должности? А вдруг верх возьмут Куриленко и Куница? Надо… сыграть на двух дудках…