Познай себя… Шанс

Он осмотрелся. В открытое окно свешивались листья пальмы, на улице кричали попугаи, вместо двери висела белая простыня.

Кряхтя, он встал, держась за стены, побрёл к проёму, занавешенному простынёй. Выйдя на улицу, осмотрелся. Возле дверей, на лавочке, курил Ешан. Услышав шорох, он глянул на вышедшего босого Семёна и сказал, не вставая с места:

– Очнулся. А я вот сижу здесь с утра. Жду. Маша сказала, что сегодня очнёшься.

Семён покивал молча головой и присел рядом с Ешаном. Потом взял пачку сигарет со скамейки, покрутил её в руках, достал сигарету и закурил. Так они и сидели молча, курили и молчали.

Потом Ешан спросил:

– Ты всё помнишь до ранения?

Семён глянул на него, затушил бычок и кивнул.

Ешан вздохнул:

– Много народу тогда убили. Ты четыре месяца был без сознания. Маша яд выводила из тебя. За мАлым чуть не умер.

Семён опять молча, покивал головой, глядя на мир пустыми глазами.

– А я вот сижу здесь… Жду тебя… Все боятся… А мне что бояться? У меня тоже Тару убили тогда, … один я остался, – и Ешан заплакал…

Семён посмотрел на него, вдохнул, закурил ещё сигарету. Немного помолчал, потом спросил:

– А что бояться – то? Меня что ли?

Ешан вытер глаза, и ответил:

– Виноватыми себя считают за смерть Гули. Не уберегли…

Семён коротко глянул на Ешана и молча отвернулся.

– А что за детей не спрашиваешь?

Семён покрутил сигарету в руках, потом ответил:

– Мёртвыми я их не видел. Наверное, правды боюсь. Поэтому и не спрашиваю. Когда не знаешь, вроде бы всё и в порядке.

Ешан вздохнул:

– Рано или поздно всё равно узнаешь. Улечка с близняшками – Колей и Сергеем, здесь. Остальные с Гулей «ушли».

Семён повесил голову и надолго замолчал. Потом встал, потрепал Ешана за плечо:

– Спасибо тебе, что встретил меня. Иди. Хочу побыть один.

С тех пор он мало выходил из своей хижины. И практически ни с кем не разговаривал. Маша приводила к нему детей, он сажал близняшек на одно колено, а подросшую Улю на другое и рассказывал добрые сказки.

Дети жаловались, что им надоели дяди китайцы – охранники, которые ходили за ними по пятам, и которых злой дядя Бохай обещал сжечь живьём, если они хоть на шаг от детей отойдут.

Семён лишь усмехался на эти жалобы и гладил их пушистые головы.

Улечка рассказывала про новую школу, какая там строгая охрана и как тяжело, когда тебя не отпускают одну купаться на речку.

Вскоре Семён решился сходить в новую школу, встретить детей после занятий. Не доходя метров двести до учебного заведения, земля вылетела у него из под ног, и он повис верх ногами на толстой ветке…

Его ноги туго перетягивала петля. Не успев сообразить, что случилось, он получил по затылку прикладом арбалета и потерял сознание.

Очнулся он от того, что на него брызгали водой. Открыв глаза, увидел перепуганное лицо горца. Семён знал его, тот был из сотни Керима. Держась за затылок попытался подняться, но потерял сознание от слабости и упал.

Пришёл в себя дома на топчане. Рядом стояла Маша со знакомым горцем. Воин, прикладывая руки к груди, просил прощение у Посла, за своих людей, которые просто не знали Семёна в лицо.

Караул школы был из новых бойцов, а он начкар не знал, что Посол пойдёт в школу. Это его вина, и он готов ответить, потому, что если Керим узнает, что на Посла посмели поднять руку, он просто зарежет всех виновных.

Выслушав начкара, Семён пробурчал:

– Ладно. Забыли.

Но в школу больше не ходил…

Теперь он весь день проводил на маленьком кладбище общины. Чистил дорожки, перекладывал с места на место цветы, долго сидел и разговаривал у могилы Гули и детей.

Мрачный Керим, каждый вечер выслушивал доклад горца охранника, которого скрытно от Посла приставил к нему, после случая в школе.

Начкар, который потом провисел верх ногами полдня, и которого лично Керим бил арбалетом по его пустой голове, когда пришёл в себя, незаметно показал Посла всему караулу Запретного Леса. Но Семён об этом не знал.

Наконец, Семён как – то сел в седло. Бросив повод, он просто ехал и думал. Очнулся, когда конь входил в ворота Западного Хутора. Привязав коня к коновязи, он прошёл в общий зал. Народу было мало, с десяток лесовиков. Семён сел в углу, закурил, попросив себе кофе. Его узнали.

Через минут десять к нему подошли двое крепких светловолосых лесовика, поставили на стол бутыль с мутным самогоном, три кружки, и сказали на русском языке:

– Надо тебе помянуть жену и детей по нашему обычаю. А то, как-то не по-человечески получается. Душа у тебя мучается, страдает. И их души страдают, тебя не отпускают, это так батюшка на Земле говорил. Не знаю, правда или нет, но помогает точно.

Семён молчал. Они сели за его стол, разлили по кружкам, старший сказал:

– Ну, давай, мужики, не чокаясь. Царствие небесное!

Семён вздохнул, взял кружку и выпил. Занюхали рукавами. Молодой лесовик сбегал за свой стол, принёс солёных огурцов.

Налили по второй. Молча выпили, закурили. Каждый думал о своём.

Потом старший, тяжело вздохнул и спросил:

– Ну, чо? По третьей, для ровного счёта? За всех невинно убиенных…

Семён подвинул кружку:

– Давай.

Хмель почти не брал, хотя самогон обжигал всё нутро.