Познакомлюсь с ведьмой

– Вот вы где, – застигнув врасплох мужа, изрекла Марья. – Только я за порог, как ты бабу приволок. И не стыдно, старый?

Удивление, отпечатавшееся на лице Николая Филыча, было подстать работам лучших художников современников. Ни одного изъяна, ни одной лишней черты, ни грамма притворства. Хоть маску в театр мимики лепи.

– Тут такое дело, Марь, – начал было Николай, но Игнатьевна его перебила.

– Вижу я, какое тут дело. Чаи гоняете.

– Ну так-то да.

– Видел бы ты сейчас свою моську. А ты, Танечка, умница. Поверил?

– Марья Игнатьевна, кажется, поверил, – засмеялась пухлая дама.

– Танечка? – переспросил Николай.

– А кто ж ещё, старый ты дурак. Дочь Зины Танечка. Не узнал в парике?

Гостья сняла искусственные волосы, под которыми прятались её собственные чёрные. Теперь-то пенсионер признал в ней соседку. Какие же чудеса могут творить все эти баночки, коробочки и тюбики, которыми пользуются женщины. А ведь ещё немного, и Филыч бы поверил, что перед ним настоящая ведьма, решившая познакомиться с пенсионером по объявлению.

– Он тебя не обижал?

– Нет, даже чаем угостил, – ответила Марье полноватая особа.

– Кроме чая он тебя ничем и не угостит, разве что водкой, да и та кончилась, – ответила Марья, скривив злую ухмылку.

– Вы мне это! Прекратить! – стукнув кулаком по столу, заорал Филыч. – И не стыдно вам старым кошёлкам над бедным человеком издеваться? В могилу меня свести хотите? Щаз! Не дождётесь!

– Да могила уже заждалась тебя.

– Я старая?

– Молчать! – вновь ударив по столу, крикнул Филыч. – Постыдилась бы, Марья! Перед соседями хотя бы.

– А объявление в газету не стыдно было подавать?

– Стыдно, поэтому и тянул двадцать лет.

Теперь портретисты могли писать с Марьи Игнатьевны, застывшей от изумления. Чем чёрт не шутит, а ведь сосед сверху художник, мог бы и в гости зайти. Но его едва ли дождёшься, поэтому Николай решил сам подняться к нему, разумеется после того, как купит бутылочку или две.

В чём был, в том и отправился в магазин. Хоть в тапочках и холодно, а до магазина рукой подать – в торце дома.

– Ноль пять, или ноль семь? – вслух размышлял Николай, стоя перед шеренгами стеклянных солдатов, до краёв наполненных чудо-напитком.

– Водки много не бывает, – ответил ему такой же ценитель нектара, и взял с полки одного из солдатиков, чем нарушил общий строй.

– Тогда две, – согласился с ним Филыч, и проследовал на кассу.

Сосед сверху хоть и слыл художником, но на деле ничего, кроме красивых оборотов словами и жестами не писал, да и то – все его жестикуляции в воздухе, приукрашенные умными высказываниями, происходили после трёхсот граммов крепенькой. И только три карикатуры, однажды попавшие в местный неказистый журнал, а ныне висевшие на выцветших обоях в зале, напоминали о прошлом несостоявшегося художника.

На мгновение остановившись возле двери в свою квартиру, где, как предполагал Николай всё ещё перемывали ему кости Марья с Татьяной, он с сожалением вздохнул и начал подниматься выше, бережно держа в руках две по ноль семь. И зачем он только подал это глупое объявление? Теперь весь подъезда, да что там – весь дом будет над ним потешаться! Удумал старый под конец жизни любовь найти, вот ведь срам.

В таких же потёртых тапочках как у Филыча, художник нехотя откликнулся на звонок в дверь и вышел встречать гостя, бормоча себе под нос то ли проклятья, то ли благодарности, что не забыли его. Хотя, может, это снова мальчишки балуются, как на днях. Позвонят, а потом опрометью вниз по лестнице, пока одинокий пенсионер не откроет дверь и не накричит на них.

– Здорово, Багданыч, – с порога, с трепетом показывая бутылки, сказал Филыч. – Вот, в гости решил зайти.

Глаза художника моментально заблестели при виде бесцветной жидкости, закупоренной в красивые бутылки. Красивые только потому, что в них колыхалась бесцветная жидкость сорока градусов.

– Что ж ты сразу не сказал. Проходи, гость дорогой, – ответил Багданыч, не сводя глаз с гостинца. – Сейчас я сальца нарежу, хлебушка.

Николай передал бутылочки хозяину, а сам в очередной раз решил взглянуть на выцветшие обои украшенные карикатурами. Кажется, что и они потеряли в краске, стремясь слиться с общим интерьером. Некогда розовые и зелёные портреты то ли бывшего президента, то ли обезьяны в костюме, теперь почти не выделялись своими цветами. Вторая работа художника, висевшая рядом, была репликой на знаменитую работу какого-то там мастера, писавшего в основном море и корабли. Хлипкая лодочка, помещённая Багданычем на самый верх волны, едва ли могла справиться с бушующей стихией, отчего, ясное дело, можно было и закричать, изобразив совсем уж нереальную физиономию, что и сделал мастер карикатуры. По всем углам картины красовался человек в маске.

– Слышь, а где третья? – крикнул Николай из зала.

– Матроскин-то? – уточнил художник, хотя прекрасно знал, какой именно работы не хватает на стене. – Я его в туалет повесил.

Шаркая по полу, Филыч прошёл на кухню, будто услышал заветное журчание. На столе уже стояли тарелки с закуской и рюмки, в которые Багданыч и правда разливал бесцветную жидкость.