Познание и творчество. Очерки о культуре

Общество равных прав не может не стать обществом, где правят деньги. Равенство противно человеческой природе. Тщеславие и простое самолюбие требуют отличий, преимуществ, возвышения. Там, где все различия между людьми сглажены, откуда ушла разница в происхождении, воспитании, образовании, остаются только деньги, и хозяйственная предприимчивость – главный, хотя не единственный способ их приобрести. Перед брошенной в плоское, одномерное общество личностью нет прежнего пути постепенного возвышения, общественных ступеней, по которым в прежние времена можно было подниматься. Ей остаются только деньги и власть, производительный труд или политическая карьера. Всё это говорит не в пользу мечтаний о переносе либеральных порядков в страны, имеющие иное прошлое. На чуждой культурной почве всё дурное в этих порядках обнаружит себя сильнее; все хорошее – останется неудачной прививкой. Чтобы быть хорошим капиталистическим работником американского духа, нужно в первую очередь перестать быть русским. К тому же, психологически гораздо проще перенять любовь к деньгам как последней, верной и не обманывающей ценности, не перенимая этики честного труда – ведь капитал, в конечном счете, не становится меньше оттого, что заработан неправедно.

VIII. Культура ученого

Долгая борьба науки против религии и философии окончилась успехом – быть может, временным. Поле современной культуры было расчищено от «сорняков», и на нем выросли ровные ряды новых насаждений. Со времени этой победы (считая от 1918 года) прошло уже без малого сто лет. Пора задуматься: удалось ли дело, о котором столько мечтали – создание новой культуры, имеющей исключительно научные основания? Как известно, происхождение прежней культуры слишком нечисто: она была религиозна и аристократична даже тогда, когда забывала о религии и глумилась над аристократией. Прежнюю культуру дали нам Церковь и дворянство; вклад «третьего сословия» в ней несоразмерно мал – несоразмерно численности и притязаниям этого сословия, я хочу сказать. Давно уже мечтали о времени, когда все эти предрассудки будут оставлены, и лицо человеческое будет определять не «непросвещенная» религия, не «устаревшая» этика, не беспокойная философия, а Чистое Знание. На место «Чистого Знания» притязала, разумеется, освобожденная от предрассудков наука. Мечты эти сбылись, и мы вправе поставить вопрос о культуре человека науки. Есть ли такая культура, сообщается ли она массам, как сообщалась им прежде культуры Церкви и аристократии; плодотворна ли она и долговечна?

Чтобы ответить на этот вопрос, нужно прежде спросить себя: что такое культура? Обычное ее понимание широко и неопределенно; под «культурой» понимают и распространение грамотности, и благоустройство дорог, и насаждение определенных политических форм и идеалов. Всё – культура. Однако обсуждать столь широкое понятие бесполезно; нужно сделать его более узким. Сделать это можно по-разному. Мое толкование «культуры» таково: культура есть вера в некоторые внешние, не зависящие от личных суждений ценности, на почве которых – именно потому, что они независимы от личных прихотей, минутных оценок – могут основываться личное развитие и творчество. Поскольку ценность есть источник запрета, можно назвать культуру и рядом плодотворных запретов. Культура в указанном смысле – не достижение последних дней, но нечто, присущее человеку с того времени, как он перестал быть животным. На этой почве не может быть «революций», но только постепенное развитие, которое выражает себя во всё более глубоком и тонком понимании наших ценностей.

Культуры в этом смысле больше не существует. Чтобы признать это, не нужно разделять моих взглядов. Достаточно только увидеть, что культурой в указанном смысле обладали все прежние общества, о которых нам известно; все прежние – но только не нынешнее. Это простое признание факта. Общество потеряло свои ценности и ограничения, а с ними и основу для творчества и развития личности. Как это случилось, и какое отношение к этой потере имеет наука? Казалось бы, никакого.

Все препятствия на пути личного самоусовершенствования устранены: религиозные догмы, сословные перегородки, власть традиции – всё уничтожено или обессилено. Личность освобождена буквально от всего, что ограничивало ее прежде. Тут-то она и должна процвести и дать новую, небывалую еще свободную культуру (два понятия, которые русские свободолюбцы всегда связывали). Однако вместо ожидаемого цветения мы наблюдаем гниение, нисколько не умеряемое влиянием победившей, господствующей теперь науки. «Гниение» это, я думаю, вполне объективно и заметно всякому непредвзятому наблюдателю. Отчего же наука не исполнила своего обещания, и, поборов религию, не дала массам нового Закона, новых Ценностей и новых Границ?

Ответ на этот вопрос долог.