Познание России: цивилизационный анализ

Когда нет понимания причин и готовности изменяться, возникает широкая феноменология психотерапевтических практик и техник ухода от реальности. Здесь мы обнаруживаем грезы, пустые надежды, бахвальство, прыжки от самовозвеличивания и аффектированной радости к отчаянию; поиск врагов и недоброжелателей, которые мешают жить нашему замечательному народу.

В ряду психотерапевтических практик лежат пустые надежды. К примеру, можно привести достаточно типичное рассуждение: Япония вступила в процессы модернизации во второй половине XIX в. Японцы совершили гигантский рывок и выйти в лидеры мировой динамики. Мы — ничем не хуже. Наша модернизация разворачивается с начала XVIII в. А значит, нас ожидают не менее радужные перспективы. Авторы подобных рассуждений старательно обходят вопрос — почему Япония, включившаяся в модернизацию на полтора века позже, во второй половине XX в. обогнала Россию в качественном отношении? Теоретическая модель, предложенная в настоящей работе, позволяет снять противоречия и дает ответы на эти вопросы. Дело в том, что Япония давно прошла фазу перехода от экстенсивного к интенсивному типу культуры. Традиционное японское общество было интенсивным. Японцы решали задачу перехода к индустриальным технологиям интенсивно ориентированного общества. Отсюда и поразительные успехи японцев.

Ситуация России типологически ближе к исламскому миру, общества которого в своем подавляющем большинстве пребывают на стадии экстенсивного развития, А мы видим, какие трудности переживает исламский мир, Застойное экстенсивное общество, столкнувшееся лоб в лоб с императивом интенсификации (а глобализация сделала такое столкновение неизбежным), переживает острейший кризис и стремительно дестабилизируется. Возможно, что операции союзников в Афганистане и Ираке — только начало. Перед человечеством разворачивается перспектива внешнего управления нестабильными обществами исламского мира. Создается в высшей степени тревожный прецедент. Россия сможет сохраниться только в том случае, если в нашем обществе найдется потенциал к позитивному самоизменению.

Известный политолог Д. Ольшанский понимает социализм советского типа как “реакцию на поспешную индивидуализацию, своего рода откат в прошлое”, в реальность, где не было отчуждения, а психика носила не дезинтегративый, но целостный характер. Основной механизм консолидации общества при социализме — массированная идеологическая обработка населения. Соответственно, замедление темпов развития, власть геронтократов, отказ от инноваций — неотвратимые, органические последствия восстановления квазитрадиционного общества. Квазитрадиционное общество трактуется Ольшанским как своеобразный исторический компромисс между традиционной ментальностью широких масс и императивом модернизации. С социальнопсихологической точки зрения социализм есть “реванш массовой психологии в ответ на попытку поспешной и во многом насильственной индивидуализации человеческой психики”154.

На наш взгляд, понятие «квазитрадиционного общества» теоретически состоятельно и гносеологически продуктивно. Заметим, что стоящий на совершенно иных идеологических позициях С. Кара-Мурза также настаивает на том, что советское общество было традиционным, и видит в доктрине коммунизма форму структурирования традиционного космоса в индустриальной и постиндустриальной эпохах155.аРазделяя выводы Ольшанского, мы задаем вопрос — готово ли сегодняшнее российское общество как целое к выходу из квазитрадиционного состояния и переходу на качественно иной уровень индивидуализации? Будем помнить, что индивидуализация — непременное условие перехода к интенсивной культуре.

Эксцессы на национальной почве в традиционно русских городах и весях свидетельствуют о том, что значительная часть российского общества не готова к свободной конкуренции на рынке рабочей силы. Кроме того, она не готова принять капитальный факт — изменение вектора расселения. Коренные русские регионы, веками поставлявшие расселявшихся центробежно русских, оказались объектом заселения иноплеменников. Экстенсивный сценарий — «мы» вовне, но никто к «нам» — сменяется противоположной волной — «они» к «нам». Историческая неизбежность происходящего вступает в конфликт с экстенсивной имперской инерцией, и это вызывает иррациональное отторжение.

Рост ксенофобии надо рассматривать как один из маркеров общего кризиса традиционного общества. До сих пор ксенофобские настроения растут. Причем ксенофобия просматривается на всех уровнях общества. Надо заметить, что послевоенная советская идеология закрывала тему ксенофобии и, в частности, антисемитизма, в царской Россия. Обсуждение этой проблемы было признано вредным. В результате складывалась благостная картина, из которой нельзя было понять почему Ленин называл царскую Россию «тюрьмой народов». В реальности современная ксенофобия опирается на глубокие и устойчивые традиции и на бытовом уровне не умирала никогда.