Познание России: цивилизационный анализ

В классическую эпоху «вор в законе» был чем-то вроде монаха. Условием обретения и сохранения этого статуса была полная асоциальность. Любые, даже случайные отношения в структуре власти (членство в комсомоле) закрывали перед человеком дверь в «блатной мир». Блатной не имел права сотрудничать с властью ни в каких формах. «Вор в законе» не мог иметь семью. Авторитетный вор отчасти напоминал теократического правителя. Как жрец, он был наделен безусловной властью в рамках традиции, авторитетом, судебными и распорядительно-распределительными функциями. Последние касались «общака», т. е. нелегального фонда взаимопомощи заключенных. Сегодняшний «вор в законе» имеет семью и детей, счета в российских и зарубежных банках, возглавляет собственные фирмы, сотрудничает с власть предержащими, а в последние годы обнаружил активный интерес к политике. Не так давно сложилась немыслимая прежде практика покупки статуса «вора в законе». Покупка за деньги того, что прежде могло подкрепляться лишь силой и безусловным «моральным» авторитетом, наглядно свидетельствует о кризисе военно-демократического начала и об утверждении новых социальных отношений, опирающихся на имущественный статус. Перед нами типичная паллиация. Еще не родилось нового, выражающего сегодняшние реалии титула. «Воры в законе» не стали графами и баронами, но они уже получают высший ранговый статус, опираясь на реальную власть — власть денег.

Специальный сюжет в процессах становления организованной преступности — эволюция «общака». Создание «общака» «на подогрев зоны» и в целом на нужды преступного мира стало одним из оснований при обирании предпринимателей. Относительно скромный «общак» прошлых десятилетий превратился в огромные суммы, которые оказались в распоряжении элиты преступного мира. На фоне этого естественно шел процесс перерождения распорядительно-распределительных функций в частную собственность распорядителей. Здесь стоит отметить поразительную синхронность процессов, происходящих в двух ветвях общества. В то время, когда официальная идеология преследовала цель построения бесклассового общества, российская преступность отрабатывала доклассовые модели. Разница была, скорее, в масштабах. Политбюро распоряжалось «общаком» под названием госбюджет, сходы «авторитетов» — значительно более скромными ресурсами. Однако и партократия, и криминальный мир одновременно и, если угодно, совместными усилиями изжили советскую утопию, и подошли к порождению семьи, частной собственности и государства. Этот факт наводит на ободряющее соображение, которое сводится к тому, что крот истории все-таки роет.

Еще одно соображение состоит в осознании системного единства социального целого, которое задает структурное подобие социального и асоциального блоков общества. Единство этих, казалось бы, противопоставленных частей общества коренится в ментальности. Выше говорилось об апофатической доминанте русской культуры. Вот строчки из интервью с политзаключенным 80-х годов Н. Ефремовым относительно сути тюремного закона:

А к правилам не приводят. В том-то и дело, что их никто никогда не объясняет. Эти правила нельзя вообще-то, мне кажется, выражать словами. Это как воздух, которым дышишь. Ты им начинаешь дышать и узнаешь63.

Лучше не скажешь. Человек, погруженный в реальность тюремного мира, почувствовал и точно выразил табу на формализацию архаической нормы.

Завершая тему, выскажем некоторые соображения о природе маргинального варварства как она представляется теоретику культуры.

На протяжении всей истории в процессе воспроизводства культуры и социальности идет непрекращающийся генезис стадиально более раннего сознания, до- и раннегосударственного. Носители этой культурной типологии благодаря своей природе мало приспособлены (не способны), да и не желают существовать в нормальном поле цивилизации. Они избирают стратегию, историческим прецедентом которой является варварство, и объединяются в структуры варварского характера. От ранних варваров их отличают внешняя, не сущностная вписанность в современное общество, навыки общения с его реалиями от автоматического оружия до компьютеров.

По-видимому затухающее воспроизводство предшествующих форм сознания — явление неустранимое. Оно коренится в культурной инерции, в том обстоятельстве, что исторически более поздние структуры культуры и психики надстраиваются над более ранними пластами. И потому иногда — как в силу особенностей микросреды, так и в рамках комбинаторной вариативности признаков — ранние уровни человеческой природы могут возобладать. Причем генезис предшествующих форм тем мощнее, чем моложе общество, чем ближе во времени отринутые формы социальности. Обращаясь к отечественному опыту, можно указать на достаточно высокий уровень представительства народов Кавказа в преступном мире. Носители культур, которые всего 100–150 лет назад вошли в пространство устойчивой государственности, наследующие многовековые традиции раннегосударственного племенного быта, попав в современную реальность, идеально вписываются в преступные структуры.