Познать женщину

В аптечке попалась бутылочка с маслом, которой было место в сарае для инструментов, в саду, и Иоэль вышел, чтобы водворить ее в сарай. Но по дороге надумал смазать оконные петли в ванной, затем — дверные на кухне, а после — петли в одежных шкафах. И раз уж масленка была в руках, он принялся искать, что бы еще смазать. В конце концов смазал электродрель, подвеску гамака и тут обнаружил, что масленка пуста и незачем нести ее в сарай, к инструментам.

Когда проходил он мимо двери в гостиную, его на мгновение овеял страх: в темноте, среди мебели, померещилось легкое, едва уловимое движение. Но по-видимому, это всего лишь шевельнулись листья огромного филодендрона. Или занавес? Или тот, кто скрывался за ним? Движение прекратилось в тот самый момент, когда он зажег свет в гостиной и оглядел все углы, но стоило ему погасить свет и повернуться, чтобы уйти, снова что-то словно бы медленно зашевелилось за спиной. Поэтому он прокрался босиком на кухню и, не включая свет, затаив дыхание, две-три минуты всматривался в пространство пустой гостиной через окошко для подачи блюд. Ничего там не было, кроме темноты и молчания. Разве что витал легкий запах перезревших фруктов. Только он собрался открыть холодильник, как за спиной снова послышался шелест. С необыкновенной быстротой развернулся он и зажег все лампы. Ничего. Тогда он погасил свет и вышел. Молчаливый, настороженный, словно грабитель, он обогнул дом, тихонько заглянул в окно и почти уловил какое-то движение в темном углу комнаты. Движение, замершее едва он бросил взгляд в ту сторону, едва показалось, будто он что-то видит. Птица попала в западню комнаты и бьется, не в силах найти выход? Кошка из сарая с инструментами забралась в дом? А может, варан? Или гадюка? Или поток воздуха шевелит листья филодендрона? Иоэль замер в кустах, терпеливо вглядываясь в темное нутро пустого дома. Море не убежит. И тут ему пришло в голову: вполне возможно, что левая задняя лапа хищника крепится не винтом, но тонким продолговатым выступом, отлитым вместе с подставкой из нержавеющей стали и составляющим с ней единое целое. Именно поэтому нет и намека ни на винтовое крепление, ни на клепку. Хитроумная фантазия художника, изваявшего пружинистый, великолепный, трагический прыжок, изначально подсказала это решение — отлить подставку с выступом. Решение показалось Иоэлю вполне логичным, остроумным и впечатляющим. Плохо только, что этого никак не проверишь — разве что разобьешь левую заднюю лапу хищника.

Итак, вопрос: какое страдание сильнее? Есть вечная мука сдерживаемого броска и неосуществленного порыва. Этот бросок и этот порыв — они не остановимы ни на мгновение, и тем не менее им не дано быть реализованными. А может, именно потому они и не остановимы, что не реализованы? Но если раз и навсегда разбить лапу хищника, не окажется ли такое страдание еще более непереносимым? Ответа на вопрос Иоэль не нашел.

Зато обнаружил, что, пока суд да дело, прозевал большую часть теленовостей. Посему он раздумал сидеть в засаде, вернулся в дом и включил телевизор. Пока экран не засветился, слышен был только голос популярного телеведущего Яакова Ахимеира — речь шла о проблемах рыболовства: рыбы становится все меньше, рыбаки бросают промысел, правительство равнодушно к бедам отрасли. Когда наконец-то появилось изображение, телесюжет почти завершился: на экране было лишь море, освещенное заходящим солнцем; его зеленовато-серая поверхность, не встревоженная судами, выглядела почти застывшей, и только где-то в углу экрана блеснули и исчезли легкие всплески расходящейся кругами пены. Дикторша читала прогноз погоды на завтра, и на фоне воды возникали обещанные ею температуры. Иоэль дождался еще двух дополнительных сообщений, прочитанных в конце выпуска, посмотрел рекламный ролик и, убедившись, что за ним последует новая порция рекламы, выключил телевизор, поставил на проигрыватель пластинку Баха, налил рюмку бренди и почему-то представил себе в зримых образах выражение, которое употребил Патрон в конце разговора — «гром среди ясного неба». С рюмкой бренди в руке он присел на банкетку у телефона и набрал домашний номер Арика Кранца.

Он подумал, что хорошо бы одолжить у Кранца на полдня второй, малолитражный, автомобиль, чтобы оставить свою машину Авигайль, когда завтра к десяти он поедет в отдел.