Позор семьи

Потеряв всякую надежду, человек безучастно ждал, когда наступит день, стараясь забыть о своей усталости, голоде и жажде, избегая встречи с полицией. Он покинул окрестности порта, так как боялся, что там им могут заинтересоваться таможенники, и пошел, не разбирая дороги, мечтая лишь о том, чтобы снять где-нибудь в гостинице комнату и уснуть, уснуть, чтобы забыть эти три дня, которые ему пришлось пережить, эти последние три дня, за которые ему пришлось совершить два убийства, которые он никогда не забудет, потому что он, Томазо Ланчиано, не был профессиональным убийцей. С пустым желудком и пересохшим ртом Итальянец отправился в путь, еле волоча ноги, не переставая, однако, внимательно прислушиваться и вглядываться в темноту — если у него и не было ни гроша в кармане, зато в поясе вокруг талии Ланчиано имел драгоценностей стоимостью больше миллиона[4].

Элуа Маспи не мог заснуть совсем по другой причине. Он ворочался с боку на бок на своем необъятном и величественном брачном ложе, которое тянулось во всю длину одной из стен спальни. Лежа в темноте, он злился на Селестину, негромко храпевшую во сне, и, если обычно его этот храп забавлял, то в данный момент стал причиной раздражения. Сам Маспи был слишком обеспокоен, чтобы наслаждаться отдыхом. Перед тем, как пойти спать, у него произошла неприятная сцена с младшей дочерью Фелиси. Ведь она, в этом не было никакого сомнения, может пойти дурной дорожкой, как и ее брат. Две паршивые овцы в семье — это уж действительно слишком!

Эта Фелиси! И пришло же ей в голову зарабатывать на жизнь честным путем! Хватило же у нее, бесстыжей, нахальства устроиться ученицей в салон-парикмахерскую на улицу Канебьер!

Ее сестра Эстель была так оскорблена поведением младшей сестры, что не пригласила ее на свою свадьбу с Пьемонтеном, специалистом по торговым махинациям, которого разыскивает полиция трех или четырех стран. Вот это мужчина! Несчастье в семье Маспи не позволило придать этой свадьбе желаемый шик и достойный размах, но в конечном счете состоялась довольно приличная и красивая церемония, на которой присутствовал цвет международного уголовного мира. Селестина считала, что если бы Фелиси отказалась от своих нелепых идей, то она вполне бы могла найти там себе молодого человека, соответствующего ее положению, который мог бы обеспечить ей безбедное существование хотя бы на какое-то время…

И, наконец, Илэр, младшенький… Озорник, которым гордились Маспи, вынужден был временно угомониться, так как им очень заинтересовалась полиция. В последний раз в суде для несовершеннолетних судья его вполне определенно предупредил:

— После нашей следующей встречи ты уйдешь из зала суда только в исправительную колонию!

Элуа, считавший, что его сын еще слишком молод для серьезного обучения, решил отправить его в пансион Экс-ан-Прованс, настоятельно советуя ему оставаться благоразумным хотя бы год или два. Он втолковывал Илэру, что он — последний мужчина в роде Маспи и поэтому должен умело вести свои дела и не подвергать себя неоправданному риску. Мальчик, очень смышленый, заверил отца, что на него можно рассчитывать.

Короче говоря, жизнь на улице Лонг Капусин была не слишком веселой, ведь в доме не было больше детей, Фелиси приходила только на ночь. А когда бывала дома, отец практически не разговаривал с ней. Вполне возможно, он вообще выкинул бы ее за дверь, как и ее старшего брата, если бы узнал, что Фелиси уже несколько недель тайком встречается с Бруно.

Как и остальные члены семьи, Фелиси в течение трех лет ничего не знала о своем старшем брате и очень сильно из-за этого расстраивалась. Однажды, не выдержав больше, она рискнула подойти к комиссариату, чтобы встретиться там с инспектором Констаном Пишерандом, который, как ей было известно, испытывал к Бруно дружеские чувства. Полицейский, этот славный человек, ее успокоил, сказав, что имеет контакт с «позором» семьи Маспи, видит его иногда, и также заверил Фелиси, что она может гордиться своим братом, который идет по верному пути, как, впрочем, и она сама. Инспектор добавил:

— И знаешь, голубушка, если кто-нибудь тебя обидит, ты скажи об этом мне, ладно?

Фелиси не представилось случая воспользоваться помощью Пишеранда, так как она была славной девушкой и следовала только положительным примерам, поэтому ни один из юных нарушителей закона, появлявшихся на ее пути, не отважился поступить с ней неуважительно. Да к тому же она была дочерью Маспи Великого, и об этом не стоило забывать.

Как-то днем, пополудни, когда она по привычке направлялась к небольшому бистро на улице Тьера, из толпы, наводнившей Канебьер, она услышала, как ее позвали:

— Фелиси!

Она не стала сразу оборачиваться, думая, что это, возможно, кто-нибудь из ее ухажеров, узнавший ее имя через подруг, но сердце ее слегка забилось, потому что голос показался знакомым… Она почувствовала, как ее кто-то догнал и восторженно проговорил:

— Боже, Фелиси, да неужели это возможно, что ты стала такой обворожительной!..

Конечно же, она обернулась, светясь радостью, и бросилась в объятия Бруно.