Позор семьи

Селестина обняла своего сына — для нее он оставался ребенком, с которым суровый закон ее так часто разлучал.

— Где ты был, мой большой мальчик?

— Я гулял около Маяка…

— Ты? Около Маяка? Что ты там делал?

Эстель, умиляясь материнской наивности, высказала предположение:

— А может, он был все-таки не один?

Бруно, знавший, что всегда может рассчитывать на помощь младшей сестры, улыбнулся:

— Да, не один, а с Пимпренеттой…

Элуа, помня о своем долге (тем более что тут были еще трое его детей), вмешался в разговор как самый строгий моралист:

— Бруно… Я всегда ценил тебя как воспитанного юношу, и, если ты говоришь нам, что ты прогуливаешься в компании Пимпренетты, это значит, что ничего дурного между вами нет… Бруно! Будь осторожнее! До тех пор пока она не стала твоей женой, ты должен к ней относиться свято, ты понял меня?

Селестина, обожавшая любовные истории (она их столько начиталась в тюрьме), спросила:

— А о чем это вы говорите?

Раздался тихий дребезжащий смех дедушки Сезара:

— Эта Селестина, однако… и о чем же, как ты думаешь, бедняжка, они говорили? Да о любви, конечно…

Мать всякий раз приходила в восторг, когда слышала хотя бы намек на высокие чувства и страсти.

— Ты любишь Пимпренетту, мой мальчик?

— Да, конечно, я ее люблю…

— И ты хочешь, чтобы она стала твоей женой?

— Естественно…

Элуа, разделявший волнение, охватившее его родственников, воскликнул:

— Ты же знаешь, что Маши по сто раз не женятся, мой мальчик! Значит, ты должен быть уверен, что хочешь быть с Пимпренеттой всю жизнь.

— Я в этом уверен.

— Ну хорошо… А что ты об этом думаешь, отец?

Сезар долго прокашливался, он испытывал нездоровое удовольствие от того, что заставлял всех ждать, и наконец произнес:

— Я одобряю.

Вздох облегчения вырвался из груди всех Масли, которые присутствовали здесь.

— А ты, бабушка?

— Я поддерживаю Сезара.

Элуа торжественно повернулся к сыну:

— В таком случае немедленно буду просить у Дьедонне руки его дочери для моего сына, а сейчас, Бруно, пойдем-ка в мою комнату, мне надо с тобой поговорить.

Когда отец и сын оказались одни, Элуа предложил Бруно сесть, прежде чем они начнут разговор, к которому он исподволь готовился последнее время.

— С тех пор, как ты вернулся со службы, я тебя ни о чем не опрашивал, но сейчас ты решил жениться, и это все меняет… Не буду скрывать, Бруно, что всю свою юность ты нас не очень радовал… Конечно, нельзя ни в чем тебя упрекнуть за твое поведение, ни за твое к нам отношение, я это понимаю, а когда матери и мне приходилось отсутствовать, ты хорошо заботился о сестрах и брате. И тем не менее я никогда не мог обнаружить у тебя того запала, по которому можно сразу определить «настоящего» мужчину. А ведь как я хотел, чтобы ты заменил меня. Я никогда не рвался тебя торопить, так как считаю, что человеку нужно дать возможность обнаружить свое призвание… Вообще-то оно быстро проявляется… твой брат Илэр, например, уже сейчас обладает необыкновенной сноровкой и к тому же работает с душой. Эстель идет по стопам своей матери, и даже, не буду от тебя ничего скрывать, я верю, что она будет ловчее и способнее Селестины, ты, однако ж, не вздумай повторять это при матери, она очень расстроится. Зато Фелиси меня беспокоит в том смысле, что она похожа на тебя… У нее явно ни к чему нет пристрастия… но в душе я все-таки спокоен, это будет в конце концов зрелое решение, как и твое… и ты можешь мне в этом поверить. Я надеюсь и верю, что эти решения будут не самыми плохими…

Элуа, дойдя до этих слов в своей речи, понизил голос и почти шепотом спросил:

— Бруно, ну… ты все-таки решился взяться за работу?

— Да.

— Наконец-то! Ты выбрал специальность?

— Да.

— Браво! Нет, нет, не говори. Пусть пока это для меня останется тайной. Я хочу узнать это одновременно со всеми… Бруно, я верю в тебя. Я теперь знаю, что ты заменишь меня и что ты, возможно, добьешься большего, чем я! Сынок, я чертовски доволен… и чертовски доволен еще и потому, что ты собрался жениться на Пимпренетте, лучшей из всех…

Какое-то воспоминание рассмешило его:

— Вообрази себе, как-то на днях она зашла сюда с животом матроны, которая вот-вот разродится… Конечно, мы были неприятно поражены — и я, и твоя мать… Ты понимаешь, конечно, какие мысли полезли нам в голову… И нет, чтобы сразу сообразить, ведь видели же мы Пимпренетту за три дня до этого и не мог ребеночек так быстро вырасти… Я спрашиваю: «Пимпренетта, что означает твой животище?» Ну, а она запустила руку под юбку и вытащила сумку килограммов на пять, а то и больше, наполненную бразильским кофе. Первоклассный кофе, она его стащила поутру в Ла Жельетт! Что ты на это скажешь, мой мальчик?

Элуа так и не узнал, что думает его сын по этому поводу, ибо в этот момент вошла Фелиси, чтобы сказать, что прибыли первые приглашенные.