Позорный вонючий след

-- Ромчелло, один или много - это вопрос слов и точки зрения, а не вопрос сути. Вот когда парикмахер говорит "волос", ну там, "густой волос" или "жесткий волос", он же не имеет в виду один волос, а имеет в виду много волос. А вот еще - в магазине пишут: "Продается рыба". Что ж там, по-твоему, одна единственная треска продается? Козе понятно, что одна рыба не может продаваться всем покупателям и один волос не может быть густой.

-- Тогда как же это понимать?

-- А очень просто! - торжествующе заключил Гнидыч. - Имеется в виду абстрактный волос и абстрактная рыба. Профессионал имеет дело не с множеством конкретных объектов, а с одним абстрактным объектом. Все конкретные объекты для него сливаются в один абстрактный. Парикмахер работает с абстрактным волосом, а продавец рыбы - с абстрактной рыбой. Один абстрактный волос подразумевает все существующее множество конкретных волос, а одна абстрактная рыба состоит из множества конкретных рыб. Например, треск.

-- Какой треск? - не понял я.

-- Не "какой треск", а "каких треск". Ну, не треск, а тресОк или трескОв. Тьфу ты бля! Ну пусть тогда будет селедок. Короче, когда продается сельдь, то это значит, что продается много конкретных селедок.

-- А когда продается не сельдь, а селедка, то выходит что всего одна селедка и продается? - не понял я. И сразу решил уточнить - Ты что, хочешь сказать, что если сельдь, то значит абстрактная, а если просто селедка, то вроде как конкретная?

-- Навряд ли. - усомнился Гнидыч. - А может, и вправду. Ведь когда говорят "продается картофель", или "собрали урожай моркови", то вроде бы как получается абстрактный картофель и абстрактная морковь. А вот когда сварил картошку и съел морковку, то уж куда конкретнее.

-- Все правильно. - сказал я. - С сахаром все то же самое. Вот когда мы говорим про сорт абстрактого сахара, так мы говорим "сахара", а когда в чай насыпал, то уже не "сахара", а "сахару". Это потому что конкретного.

-- Ага - задумчиво зевнул Гнидыч. -- Только давай потом про селедку с сахаром. Мы же насчет следа базарим. Так вот, учти: один абстрактный след это вся твоя карта с конкрентными следами, которую ты сам придумал. Срубил фишку? Абстрактный след состоит из множества конкретных следов.

-- Ну да. Если бы еще на этой карте на каждом следе была надпись, кто и когда его оставил, то менты за такую карту удавились бы.

-- Уж это точно. И не одни менты. Но только ведь эта карта, которую ты придумал - это еще вовсе не все следы, про которые мы уже сказали. Есть еще целая куча других следов.

-- Это каких же? - удивился я. - Ты вроде уж все перечислил. Даже про гондоны не забыл.

-- А вот давай сперва шмальнем моей травки, а тогда уже я тебе расскажу.

Гнидыч изготовил изящный аккуратный косячок, взял со стола зажигалку, выполненную в виде небольшой статуэтки обнаженного сатира и щелкнул. У сатира из срамного места показалось небольшое синее пламя, и Гнидыч торжественно подпалил косячок и передал его мне.

Я сделал тяжку и отдал косячок Гнидычу. Он тоже сделал тяжку, выдержал паузу, посмотрел на дым и сказал:

-- Вот посмотри: видишь дым?

-- Ну вижу.

-- Как ты думаешь, дым - это след?

-- Это как посмотреть, -- ответил я. - По отношению к тебе дым это след, потому что ты его выпустил. А по отношению к самому себе - он никакой не след, а просто дым.

-- Правильно, Ромыч! Вот и ты, и я - тоже никакие не следы, а сами по себе. А с другой стороны, и мы с тобой тоже чьи-то следы. А чьи, как ты думаешь?

-- Ну чьи-чьи! Мамки с папкой, чьи же еще!

-- Нет. У мамки с папкой мы не следы, а наследники, потому что мы ступаем на их следы, которые они нам оставили. А следы не могут наступать на другие следы. На следы могут наступать только наследники. Так что мы с тобой следы кого-то другого. Вот, Портвейныч, ты пока шел ко мне, наследил чьим-то говном. Правильно?

-- Ну и что?

-- А то, что этот "кто-то другой" тоже вступил в какое-то говно и наследил нами. Случайно вступил и случайно наследил. Ты понял? Кто-то нечаянно вступил в говно и оставил позорный вонючий след в виде всех нас на этой планете. А мы называем его Создателем и Господом Богом. А он просто не знает, как нас от своих ботинок отскрести! А мы говорим о мироздании, о совершенстве, изучаем гармонию и контрапункт. Мы рассуждаем о великой миссии человеческого рода на Земле и во Вселенной. О братьях по разуму, которых мы ищем и никак не можем найти. Мы ищем следы разумной жизни во Вселенной. А он морщится от вони и рассказывает кому-то про позорный вонючий след и при этом показывает на нас!

Голос Гнидыча начал звучать как бы из иного измерения, тело потеряло вес, и я поплыл вместе со своим креслом по реке, которая плавно журчала медленными ласковыми струями. Я зачерпнул прохладной чистой воды и омыл лицо. Гнидыч со своим креслом плыл рядом со мной.

-- Греби сюда! - закричал я, и Гнидыч послушно подплыл ближе, загребая руками. Река становилась все шире, ее подернутые дымкой берега отодвигались все дальше, и через какое-то время потерялись совсем. Теперь мы плыли на своих креслах в безбрежном океане.