23
Он не отвечал… и чуть позже я пойму, что уже никогда мне и не ответит.
Иногда жизнь выворачивается наизнанку по щелчку пальцев, и самое страшное, что щелкнули именно те пальцы, которые еще сегодня утром я исступленно целовала, пальцы, на которых оставался мой собственный запах падения в пропасть. Осознание далось мне не сразу, это словно разорваться изнутри, слышать, как трескается твоя душа, так быстро, что ты не успеваешь моргнуть, а мир перед глазами уже сменил краски. Словно я его начала видеть сквозь кровавые потеки и собственные слезы отчаяния. Невыплаканные слезы, те, которые застывают в сердце. Они капают… одна за другой, образуя корку, которая давит тяжестью понимания собственной ничтожности, мимолетности. Оказывается, с любимыми игрушками расстаются жестоко. Особенно когда играют в них последний раз, выжимая остатки эмоций, наслаждаясь агонией. Их ломают так, чтобы они никогда больше никому не принадлежали, их раздирают морально на части, поджигая под ними пьедестал, который на самом деле оказался картонным, и теперь ярко полыхал вместе со всеми иллюзиями и эфемерным счастьем.
Я ведь еще так долго не верила самой себе, хотя ответы уже пульсировали в голове, разрывали виски, стискивали ледяными щупальцами и скребли когтями по затылку. Я не хотела верить.
Первые удары всегда выбивают почву из-под ног, когда они неожиданные, когда разбиваются розовые очки, и осколки не просто попадают в глаза, они просачиваются через глазные яблоки в мозг и заставляют его начинать работать… Через адскую боль составлять из осколков кровавые пазлы.
Все тело окаменело. Каждый мускул застыл в судороге агонии. Вдребезги, на обрывки и ошметки, на лоскутки, на молекулы отчаянной боли. Вот она – настоящая боль. Злое чудовище, которое неумолимо убивает изнутри.
Нейл был прав, я действительно ничего о ней не знала. Я понятия не имела, что она существует. Иная. Страшная, уродливая, кровавая. Боль, от которой ломаешь ногти о стены и воешь, как дикое животное. Даже инквизиторы не смогли сломать меня так, как сломал он. Деусы низшего ранга, обученные самым изощренным пыткам. Они пытали меня сутками, меняя друг друга. Изматывая вопросами и издевательствами.
Я терпела, пока меня били ногами, выколачивая признания, пока меня окунали с головой в чан с ледяной водой, пока пропускали ток по телу и хлестали плетьми. Я терпела. Я отчаянно надеялась, что он вытащит меня, заберет отсюда, что это недоразумение. И я молчала, мне казалось, что, возможно, Нейл сам не знал, что так получится, может, ему нужно было вынести что-то секретное, что-то, о чем я не должна была знать. Он же не бросит меня здесь? Его малышку. Его ночной цветок.
Наивная. До абсурда, до идиотизма.
Из меня вытаскивали правду, из меня ее выбивали, выжигали, вытряхивали и выковыривали. Я не кричала, терпела молча. Только шептала пересохшими губами, что ничего не знаю, и когда меня в очередной раз бросали обратно в камеру, я тихо скулила там, исторгая содержимое желудка от дикой боли в истерзанном теле, и ждала. Я ждала, что он придет за мной. До последнего. До той минуты, пока не поняла, что это он меня подставил… чтобы избавиться. Нейлу Мортиферу надоело играться, и он придумал новое развлечение – любоваться, как я умираю. И не от пыток, а от того, что он сделал со мной. Осознание, что тебя использовали, заставили верить в то, чего никогда не было, и самое страшное – это и было частью игры, частью трапезы Деуса. Он пожирал все мои эмоции, и особенно вкусной оказалась моя любовь. Пока не надоела. Пока не стала мешать. Квест пройден, можно сжигать мосты и всех, кто на них остался… Точнее, меня, и я уже полыхаю, как факел, сгораю живьем.
***
Выныриваю из марева беспамятства и снова слышу надоевшие до тошноты голоса палачей.
– Молчит сука. Молчит падаль. Мы применили все методы… мы использовали все виды пыток. Она ничего не знает. Смертные не выносят такой боли – она бы раскололась. Пора с ней заканчивать.
– Она выносливее других! Продолжайте!
От звука этого голоса по телу прошла судорога, я подняла голову и с трудом открыла опухшие от побоев и слёз, глаза, обессиленная и голодная… Я смотрела на Нейла Мортифера, прикованная, в изодранной одежде… Снова никто, снова на другом краю пропасти, уже начиная понимать, что это он отшвырнул меня туда. Я уже упала и разбилась, а он возвышается над моими ошметками и смотрит, как жертва корчится перед тем, как окончательно затихнет.
– Даю вам два часа до приезда императора. Мне нужна информация. Кто передал ей флэшку, и кому она должна была ее доставить.
«
И он посмотрел. Мне в глаза. В душу. Впустила. Позволила войти. Мне хотелось закричать, но я не могла, сорвала голос. Я искала в этом взгляде хоть что-то, хоть какой-то намек, искала силы выдержать, искала надежду. Но там было пусто, очень пусто и холодно в его глазах. Словно никогда раньше он не смотрел на меня иначе. Словно я никто… еще большее никто, чем до того, как вообще его узнала.
– У нее в сознании блок, мы не можем его взломать без угрозы разрушить полностью мозг.
– Так узнайте, кто его поставил. Заставьте ее говорить, мать вашу. Иначе вы сами у меня заговорите. Вместо неё. Или заткнетесь навсегда, сожрав собственные языки.
– Она сдохнет от пыток.
– Сделайте так, чтобы не сдохла. Заговорила, но не сдохла, – помедлил и добавил, – Императору она пока нужна живой.
Внутри что-то оборвалось и разбилось вдребезги… Та самая надежда. Я даже слышала ее предсмертные стоны и плач. Она рыдала, как ребенок, она истекала кровью от боли. Это ужасно смотреть на того, кого любишь до безумия, и понимать, что умираешь от его руки, у него на глазах, а он отдает приказы, как поизощреннее тебя уничтожить. Отдает, глядя прямо на тебя… И ничего не остаётся, кроме как беспомощно наблюдать, как та самая надежда извивается в предсмертной агонии на холодном полу... у его ног... Всё так, как он когда-то обещал. Он не солгал. Высший Деус сдержал своё слово. А я... я бракованная, но не потому, что умела чувствовать, чуждая этому миру бездушных созданий. Я позволила забыть себе уроки, которые нам вбивали в голову ещё на Острове. Единственные уроки, которые имели значение на Едином континенте. Я – никто. Меня не должно было быть. У меня нет чувств, желаний, целей и мыслей. Это по его приказу меня создали. Всё возвращается на круги своя. Но как же больно... Как же больно засыпать мокрой землей собственную веру, глядя, как просачивается на ее труп сквозь окровавленные пальцы жизнь. Моя жизнь, которая тоже принадлежит ему.
***
Смотрела, как он выходит из моей камеры, а потом снова удары градом по спине, а я омертвела. Я больше не чувствовала ни одного. Словно тело перестало функционировать. Порог моей чувствительности превысил болевой, тот, который возможно вытерпеть на физическом уровне, и мне стало все равно. Полное равнодушие. Мне уже хотелось, чтобы они меня убили и поскорее. Я слышала, как инквизиторы грязно ругаются, как говорят, что я сдохну и истеку кровью до приезда императора, и с них спустят шкуру. Но я больше ничего не чувствовала, смотрела застывшим взглядом на дверь и все еще слышала, как жалко всхлипывает надежда. Она умерла тогда, когда послышался голос одного из палачей.
– Все. Я получил приказ Мортифера прекратить пытки, через пару часов состоится заседание, и ей вынесут приговор. Пусть уже убьют эту суку и дело с концами.
– Он мог и сам её пытать. У него бы она точно заговорила.
– Его Высочеству некогда, он готовится к свадьбе и сюда приехал только спустя сутки. Видать, заключали договор с императором, так что скоро будет крутая вечеринка с огромным количеством живого мяса, которое нам любезно предоставит отец невесты в качестве подарка.
Идиоты, они не понимали, что только что сами вынесли мне приговор. Самый страшный... Единственный, который я не смогла выдержать... Пазл выстроился полностью.
Нейл избавился не только от игрушки. Он избавился от любовницы перед тем, как привести в дом другую женщину. Нет, я ошибалась, когда думала, что ревность – это яд. Это не яд. Это живая тварь, она вгрызлась мне в сердце мгновенно и разорвала его на куски. Я сломалась.
***
Меня приволокли в круглую комнату, наполненную Деусами различных рангов, во главе с самим императором, восседающем на троне. Толпа хозяев жизни, решающих, кому, когда и как умирать. Они предвкушали зрелище, я видела, как горят их глаза и трепещут ноздри. Публичная казнь – это редкое пиршество. Как же я всех их ненавидела. Я не подарю им ни одной эмоции, кроме ненависти. Мне больше не нужно ее скрывать и пусть знают, что я их не боюсь, боятся те, кому есть что терять.
Меня приковали к столбу посередине комнаты. Странно, но я все еще не чувствовала боль, хотя должна была орать от нее и корчиться в спазмах. Покрытая синяками, изодранная плетьми, без голоса совершенно, сломанная изнутри и снаружи, я смотрела на них и думала о том, что пиршества не будет.
Во мне образовался вакуум, в который я погрузилась несколько часов назад. Я ждала своей смерти, как избавления. Пусть зачитают приговор и приведут в исполнение.
И его зачитали… Огласил сам Император, предварительно отдав приказ заставить меня смотреть ему в глаза.
– НМ13 приговаривается к немедленному уничтожению памяти и изгнанию из нашего мира. Приговор будет приведен в исполнение сейчас Нейлом Мортифером лично.
– Приятного аппетита, племянник. Надеюсь, тебе будет вкусно. Наслаждайся. Это непередаваемо – пожирать чью-то память вместе с дикой болью жертвы.
Я дернулась на цепях, чувствуя, как покрываюсь холодным потом, чувствуя, как от ужаса холодеют кончики пальцев. Перевела взгляд на Нейла. Такой чужой, такой недосягаемо жестокий. Сделал шаг по направлению ко мне, а у меня задрожали руки… Но физическая чувствительность так и не вернулась, меня скручивало изнутри. Ломало на кусочки…
«
Неумолимо идет ко мне, смотрит в глаза… но я не вижу взгляд. Там снова пусто. Там бездна мрака. Последний раунд.
По щекам катятся слезы… Он не сжалится, Нейл хочет моей боли, и чем больше я умоляю, тем сильнее разжигаю эту жажду сожрать меня. Насладиться каждым оттенком отчаяния.
Я могла ненавидеть их всех, но я еще не научилась ненавидеть его… и я начала ненавидеть себя за то, что Нейл Мортифер свое пиршество все же получит.
Остановился в шаге от меня и поднял моё лицо за подбородок.
– Смотри мне в глаза, НМ13.
Впервые не хотела впускать, собралась из последних сил. Не получит легко. Не отдам. Пусть убьет. Лучше смерть, чем согласиться и безропотно отдать самое дорогое, что у меня есть. То самое, что является мною самой. Я сопротивлялась, как могла, изо всех сил старалась отвести взгляд и чувствовала, как он раздирает мое сознание, как вгрызается в каждую преграду, в каждую оболочку и срывает ее, погружаясь туда, где и так был только он. Неужели не видит, как много его там… во мне? И меня трясет, я плачу, рыдаю, чувствуя, как больше не остается сил сдерживать. Кто я и кто он?
Ведь это так просто отнять… слишком слабая по сравнению с ним, слишком бесправная.
Просто его очередная шлюха, как сказала Клэр.
«
Настойчиво, ударом по сознанию, заставляя выгнуться от боли, распахнув глаза.
И он взломал. Безжалостно и быстро, давая понять, что до этого у меня был шанс покориться. Ворвался в разум, и меня ослепило, по телу прошла судорога. Это больнее всех пыток вместе взятых. Этого не выносят даже Деусы. Удерживает взгляд насильно и режет память, кромсает ее, и я истекаю кровью с изнанки. Я чувствую, как она стекает по каждой букве его имени, выбитом во мне …неужели и его он вырежет? Сил не осталось… я сдалась, обессиленно повиснув на цепях, уже не видя его глаз, ослепленная слезами.
«
И перед тем, как погрузиться в темноту… его голос… тоже тихий. Как кончиками пальцев по развороченным ранам…ласка, которая отзывается дикой болью...
«
Эпилог
Громкий крик, такой громкий, что меня подбрасывает на постели. Я кричу чье-то имя, только не знаю, чье. Медленно открываю глаза. Очень медленно и снова закрываю, потому что слепит свет, режет, отдает глухой болью в голове. Что-то навязчиво пищит рядом. Раздражает монотонностью.
– Она пришла в себя. Позовите профессора Роджерса.
Прикосновения ко лбу, к щекам.
– Лия, Вы меня слышите? – женский голос, очень приятный.
Да, я ее слышу. Только не пойму ни кто она, ни где я… А самое страшное – я понятия не имею, кто я.
– Вы попали в аварию, Лия, пробыли в коме больше четырех суток…
Прислушалась к себе. Ничего не помню. Никакой аварии. Ничего совершенно. Внутри пустота.
– Сейчас придет профессор. Вам вкололи обезболивающее. Вы постоянно кричали, что вам больно.
Открываю и снова закрываю глаза. Вижу женское лицо, оно расплывается в ярком свете.
– В больнице. Вы попали в аварию. Не думайте сейчас ни о чем. Поспите. Все будет хорошо.
– Я ничего не помню.
– Не нервничайте, так бывает. Вы кричали имя, когда пришли в себя. Вы знаете, кто это? Мы можем с ним связаться.
– С ним? – открыла глаза окончательно и медленно выдохнула.
– Да… Вы звали какого-то мужчину. По имени. Кажется… его зовут Нейл. Вы помните, кто это?
Мучительно пульсирует в висках, так сильно, что я зажмурилась. Внутри появилось ощущение, что болит сердце. Сильно. Заходится в агонии. Даже стало нечем дышать.
– Нет… не помню.
Через несколько дней я узнала, что меня зовут Лия Милантэ, мне почти девятнадцать лет. Мы ехали вместе с родителями на старом Фольксвагене, и попали в страшную аварию, в которой пострадали более двадцати человек. Грузовик въехал в пробку на мосту набешеной скорости. Водитель скончался за рулем от внезапного инсульта, и неуправляемая фура врезалась в ряд машин. Мои родители погибли, а я выжила.
Мне обязательно помогут все вспомнить, ведь остались документы, архивы. Я скоро вернусь к нормальной жизни. Я ведь почти не пострадала, на мне нет ни одной царапины. Психиатр сказала, что потеря памяти — это последствия шока, что займет немного времени на восстановление.
Потом я познакомилась с парнем, который потерял в той аварии сестру. Он пришел ко мне сам, сидел у моей постели и рассказывал о ней, а я смотрела в окно и с ужасом понимала, что не помню ничего, что не могу плакать, как он, не могу ничего рассказать. Внутри меня дыра. Просто черная воронка. Мне жаль моих родителей, но во мне нет опустошающего урагана боли, потому что не помню, как они выглядели. Я даже не помню, как выгляжу сама. Парень сказал, что я красивая. Конечно, я ему не поверила. В зеркало было страшно смотреть. Увидеть там чужое лицо, не узнать саму себя.
Моего нового знакомого выписали на неделю раньше, но он продолжил меня навещать. Он очень милый, старше меня на шесть лет, и у него своя кампания по производству строительных материалов, которую тот получил в наследство от отца. Его зовут Стеф.
Как оказалось, кроме родителей у меня никого не было. Ни братьев, ни сестер, ни друзей. Никого, кто мог бы рассказать мне о себе самой. Странно, но мы совсем недавно переехали из другой страны, и родители все еще не устроились на работу. Когда меня выписали из больницы, я сиротливо стояла возле ворот и смотрела на клочок бумаги с собственным адресом. Старый район, съемная квартира, за которую не оплачивали уже несколько месяцев. Ужас от осознания, что мне даже не на что похоронить родителей, обуял меня чуть позже, когда я обнаружила, что хозяйка квартиры сменила замки.
Я заглянула в свою сумочку – только личные вещи. Ничего особенного. Паспорт, водительские права, колечко и странное колье с синими камнями.
За мной приехал Стеф. Я ужасно удивилась, когда увидела его в шикарном автомобиле, который затормозил у ворот клиники. Стефан сам отвез меня домой. Поднялся вместе со мной по обшарпанной лестнице, а когда я сунула ключ в дверь, он не подошел. Так я оказалась у Стефа.
Мы поженились через несколько месяцев. Мне тогда казалось, что это и есть моя судьба. Стеф создал для меня новую жизнь, окружил нежностью и заботой.
А еще через месяц, когда я решила закрыть в банке счета, свой и родителей, оказалось, что на моем лежит огромная сумма денег. Я спокойно могла похоронить родителей, даже купить дом и еще жить безбедно несколько лет. Как мне объяснили, скорее всего, это компенсация от страховой компании, но адреса и телефона не дали – вкладчик пожелал остаться анонимным. Число поступления денег совпало с днем аварии. Я обзвонила несколько человек из пострадавших, но никто из них не получал компенсации. Впрочем, какое это имело значение. Мы со Стефом решили, что эти деньги нам не нужны, и раздали их благотворительным фондам. Мой муж вполне располагал средствами содержать нас обоих, а также маленький домик в курортном городке. Его компания разрасталась и через несколько лет мы смогли переехать в более просторный дом.
Я продолжала ходить к психологу каждую неделю, но так ничего и не вспомнила. Постепенно смирилась с мыслью, что прошлое для меня исчезло. Нужно жить настоящим, нужно приспосабливаться. Я не думала об аварии, исправно носила цветы на могилу родителей, ставила в каменную вазу, смотрела на их лица, понимая, что для меня они совершенно чужие. Так и жили втроём. Я, Стеф и опустошение. Я не знала, откуда взялась пустота. Но она слишком глубоко въелась в меня. Настолько глубоко, что я перестала её замечать. Иногда она овладевало мною полностью. Я забивалась в угол постели и, раскачиваясь из стороны в сторону, плакала. Мне казалось, что у меня что-то отобрали, что-то очень ценное, словно вырезали важную часть, и она фантомно болит внутри. В такие дни Стеф проводил дома, не хотел оставлять меня одну. Со временем, когда эти приступы прекратились, меня начали мучить странные сны, кошмары, и мысли… очень много мыслей. Они взрывали мне мозг, они вплетались мне в голову голосами и событиями, которые я видела наяву. Карен – мой психолог, посоветовала их записать… Так я написала свой первый роман… Погрузилась в придуманный мир, заменяя им дыру в своем прошлом.