Позови меня трижды

Но и доверил Валерий Сергеевич это дело Тереху зря. Во-первых, Терех почему-то тут же подмигнул любопытной Райке, торчавшей тут же, а та захихикала. Во-вторых, потому, что однажды утром у дверей своего кабинета Валет Серёгович, как тайком звали его подчиненные, обнаружил улыбающуюся Таньку, с трудом взгромоздившуюся на хрупкий секретарский стульчик. Вначале он решил, что это - просто шутка какая-то или редкостная подлянка. Одно из двух. Но Татьяна вдруг подпрыгнула на тонко взвизгнувшем стульчике и со всем уважением отрапортовала: "Здрасте, Валерий Сергеевич! Меня два месяца назад в техникуме сократили, так Терех к Вам на работу взял!"

- Здравствуй, Татьяна! Ты мне по телефончику лицензионный отдел исполкома набери, Зотова там спросишь, - осторожно сказал Валерий.

- Сейчас-сейчас, мне Терех дал все телефоны и проинструктировал, Вы к себе в кабинет идите, там чай на столе горячий с ватрушками, я с утра пекла.

Кушая пышные свежие ватрушки Валерий не без удовольствия, медленно, со смаком расставался с погубленной мечтой, смиряясь с неизбежной реальностью.

* * *

Не сказать, чтобы Танька, принятая Терехом на работу секретаршей, очень обрадовала Кузьму и даже Бобку. Даже у Райки иногда отвисала челюсть при виде ее наглой безмятежной физиономии. Над ребятами она с детства хихикала с этой Зелькой своей, она всегда была взрослой, она такой родилась! И потом в ней очень рано появилось что-то такое, отчего все большие ребята относились к их компании уважительно, а некоторые даже заискивали. Круглое, смешливое Танькино лицо и толстая пшеничная коса вызывали тогда у ровесников неизменный интерес. Но времена те ушли безвозвратно, и не виновата была Танька в том, что нынче было принято сажать перед собственным кабинетом тоненькое длинноногое крашенное существо с хищной заносчивой мордашкой. А Танька, как была красавицей конца шестидесятых, так дальше и не продвинулась с пьянчугой-мужем, двумя огольцами - Тереховскими племяшами и шестью сотками огорода. Но работу она знала, печатала без ошибок. А когда, после двух получек, Танька приоделась на стихийно возникшем вещевом рынке, ее стало не стыдно посылать в любую инстанцию, да и вообще хоть куда. Чиновные мужики в возрасте просто оживали при виде пышнотелой улыбчивой блондинки, с трудом удерживающей равновесие на французской шпильке. Все вокруг Таньки расцветало и одомашнивалось. Китайские пластиковые цветочки, которыми Рая пыталась наладить уют, она выставила в туалет, а в конторе зацвели розы, калы и лилии нескольких сортов. Фирма стала регулярно пить чай с сухариками и Танькиным печеньем. Курить Татьяна разрешала не ранее двеннадцати часов дня и только в самом конце коридора. Постепенно все привычно подчинились Танькиному диктату, как когда-то привычно по ее приказу мыли руки и шли домой сушиться, если все-таки падали в огромную лужу с покрытым коркой льда дном, в которой они любили бездумно бродить друг за другом по кругу ранней весной...

РОДНАЯ КРОВЬ

К Таньке не просто привыкли, присохли! Причем очень-очень давно. Поэтому всем стало не по себе, когда однажды она не вышла на работу. На телефонный звонок Тереха ответил его младший племянник, которого Танька в тот день не отвела в садик. Он сказал, что папа у них ушел навсегда, а мама лежит, плачет белугой и говорит, что наложит на себя руки. Терех с матом бросил всю работу на встревоженную Райку, торчавшую тут же у телефона, и бросился к сестре в их старую квартиру.

Папу этого ихнего Терех бил-бил, но не добил, потому что папа этот у них отродясь был дебил. Когда до сорока лет мужик успевает поучиться в двух вузах, отмазать от армии, перебрать с десяток профессий, не требующих длительной предварительной подготовки: от грузчика хладокомбината до кочегара котельной, чего от него ждать, кроме стишков в местной газете и разных подлостей? Против племянников, хоть те и были по фамилии Горбунковы, Терех ничего не имел. Но их папаша, нашедший, наконец, себя в качестве шофера городского драматического театра, вызывал в нем бурный протест. До двух часов ночи этот гад развозил пьяных актеров и актерок по домам, и только утром, по занесенному снегом театральному автобусу можно было определить у какой Джульетты он нынче Ромео. Гнать его надо было в шею, а эта Татьяна, такая разумная в других вопросах, почему-то в отношении своего полуночного ковбоя проявляла полное отсутствие логики.

День пропал. Терех сидел на кровати возле Таньки, зарывшейся лицом в подушку. Мужицким наметанным взглядом он окинул тугой зад сестры, обтянутый ситцевым халатом, ее полные загорелые ноги. Терех горько задумался о том, какие они с Танькой получились неудачные. Все вроде при них, а с любовью этой ничего им не светит. Вон Танька вообще не баба, а Царь-девица, а ревет о каком-то Коньке-горбунке.

- Тань, не вой, сколько уже можно, а? Сашку я покормил, а ты бы в ванну сходила. Отмокла.

- Отстань!

- Ты, Таня, не хами, а хахаля твоего, даже если сейчас явится, я с лесенки спущу! Так что можешь еще пореветь, но больше этого засранца я к тебе не допущу. Извини.